Невидимые голоса - Яна Москаленко
Невидимые голоса читать книгу онлайн
«Невидимые голоса» – сборник автофикшн-рассказов современных русскоязычных авторов и финалистов опен-колла Popcorn Books и автофикшн-вебзина Autovirus.
Каково это – жить в мире, который хочет видеть всех одинаковыми? Герои сборника размышляют об этом и ищут собственный путь: отстаивают свою идентичность, справляются с травматичным опытом, теряют и обретают дом. Они хотят сделать невидимое видимым и рассказать о том, о чем мы не знаем или знаем совсем мало. Ведь понять, кто ты на самом деле, когда отличаешься от пресловутой «нормы», может быть непросто.
Стана.
Алиса Осипян
Язык камня, язык воздуха
Пролог
Голос велит мне оставаться на месте, и я встаю. И все встают, копошатся, перешептываются, я встаю, чтобы не казаться лучше остальных. Самолетов было бесчисленно. Этот приземлился на тринадцать минут раньше. В салоне душно, пахнет нагретой синтетической тканью и пылью. Я жду положенные тринадцать минут и чувствую еле заметную дрожь в пальцах.
Я покидаю свой дом и возвращаюсь домой.
Почему его назвали воздушным коридором.
Я иду по узкому проходу и попадаю в надмирное пространство.
Я поворачиваюсь к отражению и вижу себя пятнадцатилетнюю. Здесь всё из стекла и витражей; если смотреть долго, перед глазами возникнет маленькое сиреневое пятнышко. Сквозь стекло солнце жестоко.
У убитого ладонь пробита пулей, будто умирал он в отчаянном жесте защиты.
Я прикрываю глаза рукой в таком же жесте. Здесь особенный свет – он делает все ненастоящим, как во сне или в видеоигре. Самыми зимними здешними вечерами у меня было вечное лето в экране старенького компьютера. Мне все хотелось больше, но было стыдно спрашивать у продавцов в киосках игры для Pentium 2. Сейчас мое вечное лето здесь.
Зачем возвращаться осенью.
Город окутывает седой дым, он режет мне глаза. Город попадает в глаза песчинкой, не дает отвести их. Нужно смотреть так, будто смерть настигнет тебя тотчас же, как моргнешь.
Приезжать на Родину для смерти.
Привыкать на Родине к любови[8].
В городе все пронизано любовью, и я не хочу ее чувствовать.
Подними мне руку для защиты*.
Я смотрю на свою ладонь и вижу там дыру от пули.
Возвращаться в дом с дырой от пули осенью и наблюдать за ним не моргая. Где ты увидишь очередное свидетельство?
1
«Как говорят у русских, дождь в свадебный день приносит удачу» – я вспомнила это до того, как услышала от ведущего. Да, у русских так говорят. А у нас говорят, что дождь идет на свадьбу, если невеста мало ела в детстве. Такая глупая примета, я о ней даже не вспомнила.
Церковь в дождь красивая и совсем не похожа на те, что я привыкла видеть. Нет желтого сияния и белого камня, нет мягких лоснящихся округлостей, нет запаха свежей травы и печной золы. Есть темные камни, блестящие от воды; если прикоснуться к ним, пальцы засвербит неровная поверхность; камни суровые, угловатые и стремятся вверх. В детстве я хотела провести рукой по золотому куполу, как по мячу; если провести рукой по куполу этой церкви, можно пораниться о ровный срез или высокий шпиль. Ладан смешивается с запахом мокрой земли и прибитой пыли; слышно, как капли стучат по твердому и отскакивают. Холод пронизывает кожу, будто тонкие спицы; я могу закутаться, могу обнять себя, но не делаю этого, словно наказывая. Я должна была помнить.
Мое пальто тяжелеет, как если бы карманы слегка оттягивала горсть желудей, – ко мне прилипают две маленькие девочки, они согревают и щекочут мои колени. Смех ребенка порхает на коже, будто к ногам поднесли прижатую ладонью бабочку и она мечется, желая вырваться. Я держу их, чтобы не шумели, но, когда священник начинает петь, они ерзают, думая, что шороха зимней одежды не будет слышно за пением. Голос проникает в мою голову и селится отзвуком в груди; кажется, что это я пою и моя песня, отражаясь от стен, заполняет церковь.
Холод – это правильно. Свадьба вся была бы сделана из стекла и меда, будь сегодня солнечный день. Но меда не осталось, а стекло здесь никто не щадит. Холод точит всех из камня и осенних листьев. Вот мой отец – каменный, а мама вся охряная, будто сделана из талой листвы. Дети – комочки земли и зеленой травы. Невеста вся сделана из снега и лепестков, которые я держу в руках.
Я не могу смотреть, как отпускают голубей, и ухожу. Мне в руки дают белые лепестки и велят ждать, и я жду. Лепестки похожи на прохладную кожу или крылья насекомых. Мы должны забросать ими жениха с невестой, но из-за ветра высоко подбросить не получится. Я не могу смотреть, как выпускают голубей.
Кто женится осенью. Лето здесь тягучее – как купаться у илистого берега, как касаться лбом влажного от жары стекла. Лето сжимает в тесных горячих лапах и ни за что не позволит вздохнуть.
Осень – смоляная бочка, сколько ни старайся – не вычерпаешь, можешь только горло себе залить черным дегтем, чтобы никогда не откашлять.
Я помню другую осень – я прикрываю веки, они загораются золотисто-оранжевым. Мне тринадцать лет, сентябрь заканчивается, и я забыла куртку, но на улице так тепло, что все их забыли. Солнце балует оконное стекло, я прижимаюсь к нему лбом и вижу, как в автобус входит мальчик с кудрявыми волосами, и мое сердце взлетает к горлу, будто хочет выпорхнуть. Можно поздороваться, можно отвести взгляд, можно услышать собственный голос и то, как он подрагивает, подобно птенцу или крохотной мышке. И подумать, что если и выбирать момент, который будет длиться вечно, то только этот. Мальчик теперь смотрит уставшими глазами, его спину раздавили сапогом, а осень…
…я помню и другую. В самом центре Москвы, я могу рассечь эту ночь, разрезать ее ножом для масла. Со мной не друзья, но пилигримы, говорящие на ночном языке. Мы шутим так, как шутят в последний день перед горем, будто чуем: так шутиться не будет еще долго. Такой смех смеется только в последнюю ночь перед горем, потому что смех знает больше нас. Мы обнимаемся так, как обнимаются, когда в твой дом входят люди с оружием, потому что только такие объятия им не удастся разомкнуть. Объятия горячие, медвежьи, в которых не шаришь рукой по спине, но сдавливаешь с силой в попытке соединиться.
Меня не было в этой ночи, но была другая. Мой друг ее сфотографировал, и я оставила ее там: в слишком легком для сентября плаще, цвета сухого асфальта и мшистого на ощупь, бабушка отдала его совсем недавно, и она гордилась – здесь такого не найти в винтажных магазинах; волосы развеваются, и она, кажется, вот-вот засмеется. Она легла спать засветло и спала так спокойно, как не будет спаться уже, а проснется другой – еще не знает, что изменилась, но уже отчетливо ощущает привкус
