Песнь дружбы - Бернгард Келлерман

написала! Я читала ее письмо. Она уехала — уехала, может быть, навсегда! Если хочешь знать, она убежала из дому!

На это Герман уже ничего не мог ответить. У него захватило дыхание, ему казалось, что небо рушится на него.

— Уехала? Христина?

— Да, уехала!

Бабетта застала Шпана в его конторе. Он весь словно окаменел, губы у него побелели. Он двух слов связать не мог, только что-то бормотал — язык не повиновался ему. При этом он безостановочно проводил руками по письму, лежавшему на письменном столе, словно старался его разгладить. Он встал как всегда, в обычный час сел завтракать и ждал Христину. Она не являлась, и он послал за ней Мету. Оказалось, что Христины нет дома. Мета принесла только письмо, лежавшее у Христины на столе. Вот это письмо. Шпан продолжал его разглаживать. «Прочти его, Бабетта!»

— Не может быть, не может быть, — произнес Герман и покачал головой.

— «Что я ей сделал, Бабетта? — спрашивал Шпан. — Разве я был ей плохим отцом? Я был с ней, правда, немного строг, но нравы так угрожающе падают! Я не позволил ей поступить в школу домоводства в городе. Неужели в этом все дело? Я ничего, ничего не понимаю, Бабетта! Не понимаю и ее письма. «Ты меня, конечно, не поймешь, отец!» Разве отцу так пишут? Почему это я не пойму ее, откуда она это знает? Я ничего, ничего не понимаю!»

И Шпан продолжал сидеть, словно окаменевший.

В конторе было холодно, в доме беспорядок. Бабетта велела девушке принести дров и сварить крепкого кофе — это было ее излюбленное целебное средство во всех сложных случаях: при болезнях, смертях и рождениях.

«Объясни же мне, Бабетта! Она пишет, что ее сердце было всегда исполнено любви и уважения ко мне. Так-то она доказывает мне свою любовь и уважение? Ты ведь знаешь ее, Бабетта, объясни же мне, — ты ведь ее вырастила! Она пишет, что не будет несчастна, что будет счастлива, — я не понимаю всего этого, не понимаю! А люди — что подумают люди? Христина Шпан!»

— Да почему же она уехала? — тихо произнес Герман.

«Что делать, Бабетта, посоветуй же! Ты ведь ее вырастила. Сделай одолжение, Бабетта, прошу тебя! Сходи в Дитлей, хорошо?» В Дитлей? Шпан совсем голову потерял. «Да, в Дитлей. Тут замешан этот молодой господин фон Дитлей, он постоянно заходил к нам в лавку. Сходи туда, может быть там что-нибудь знают! Пойдешь?»— «Но ведь молодой господин фон Дитлей за границей!» — сказала Бабетта. «А все-таки, кто его знает? Может, он вернулся. Сделай мне это одолжение, Бабетта! Быть может, они что-нибудь знают. Умоляю тебя, Бабетта!»

Что оставалось делать Бабетте? Она пошла в Дитлей. Туда было больше часа ходьбы. В имении она не узнала ничего нового. «Молодой господин фон Дитлей? — спросили ее. — Он в Швейцарии».

Через три часа она вернулась. Шпан стоял посреди конторы неподвижный, расстроенный, в шубе, с высокой шапкой на голове, бледный как утром, потерявший голову.

«Значит, — спросил он, — ничего? Ничего определенного?»— «Куда вы хотите идти, господин Шпан?» Он заявил, что хочет сходить на станцию и узнать, нельзя ли там что-нибудь выяснить. «Если бы я только знал, есть ли у нее при себе деньги!» — «На станцию? В вашем состоянии? Уже темнеет, и у меня ноги совершенно окоченели!»

Шпан покачал головой, и Бабетта видела, как он исчез в темноте.

— Что же могло заставить ее уехать? — Герман не знал, что подумать.

На этот вопрос Бабетта уже не отвечает. Она кладет руки на стол, опускает на них голову и начинает кричать так громко, что Германа охватывает неподдельный страх.

— Христина, Христина! — кричит она. — Где ты теперь? Дитя мое, бедное мое дитя!

23

Герман исчезает в темноте и возвращается поздно, когда друзья уже спят. Он тихо забирается в свою постель. Среди ночи ему снится что-то. Он кричит и говорит так громко, что Антон просыпается, встает и будит его:

— Тебе, должно быть, приснился дурной сон, Герман?

Утром Антон напоминает ему об этом:

— Ну и ужасы же тебе, должно быть, снились! Ты стонал так, словно тебя хотели задушить!

Герман густо краснеет от стыда.

— Да, видно это было что-то страшное, — отвечает он.

Несколько дней Герман ходил с застывшим лицом, смотрел неподвижными, невидящими глазами. Ганс принес из города новости. Антон рассмеялся горьким смехом:

— Что я всегда говорил? Это просто змеи! Следовало бы их всех убить, и тогда наконец наступил бы покой на несчастной земле!

Антону нужно было сходить в город, чтобы сдать заказ — оконную раму. Он оставил Герману балку, которую нужно было обтесать на один дюйм. Герман взял топор и принялся обтесывать балку. От обеда он отказался — ему не хотелось есть. Антон, вернувшись из города, поднял Германа на смех.

— На дюйм, я сказал, а ты отхватил по крайней мере два дюйма; теперь вся балка испорчена!

Германа явно обидел его смех. Он сердито посмотрел на Антона.

— Но ведь я тоже могу когда-нибудь ошибиться! — закричал он, вспылив.

Такого злого взгляда Антон никогда не видел у Германа. Но он ничего не ответил.

— Эти женщины, — проворчал он себе под нос, — способны даже святого превратить в убийцу!

Бабетта в эти дни не знала ни минуты покоя. Она ежедневно бегала вниз, к Шпану, иногда даже дважды на день. Письма до востребования! Христина часто получала письма до востребования. Шпан это узнал. Вот каков свет! Вот какова жизнь! Кто ее поймет? Все в мире — одна лишь путаница, если подумать. Люди мечутся туда и сюда, говорят, говорят — и в конце концов ложатся в землю молча, а на устах у них последние невысказанные слова: самое главное-то и не сделано!

Бабетта уже совершенно перестала соображать. Она была так взволнована, что все валилось у нее из рук. Ах, Христина, Христина! Какой мошенник ее опутал? В том, что здесь замешан мужчина, она не сомневалась. А бедное, неопытное дитя, разумеется, поверило на слово этому мошеннику.

В Борн зашел почтальон, старый сплетник, разносивший из дома в дом новости и слухи. Он важно заявил, что сегодня у него есть совершенно необычайная новость: Христина Шпан сбежала!

В кухонном окне мгновенно появилось рассерженное лицо Бабетты.

— Сбежала? — Ее визгливый голос звучал насмешливо.

— Да, так рассказывают! Старый Шпан, говорят, слишком строго обходился с ней.

— Пусть люди говорят, что им вздумается! — закричала Бабетта. — Она уехала в город учиться в школе домоводства, если хотите знать! Я сама была