О братьях наших меньших - Артем Викторович Голиков

в пузатую стопочку янтарную жидкость. Затаившаяся Нинка наблюдала за ней в одеяльную щелку. – Через тетку мою, Агафью, зазнакомились, – Маня залпом опустошила стопочку. – Ну он и предложил. А коза у него знатная, шелковистая такая, и молоко ейное вкусное, жирное.

– Чо предложил-то? – Нинка попыталась вернуть Маню на суть дела.

– Ой, грит, не заладится что-то у меня с Коханочкой. С тобой то есть, – хмыкнула Маня и налила себе вторую стопочку. – Давай, мол, ты, Мария, явися и ревность в ей пробуди.

Маня погремела посудой в буфете и взяла из стеклянной вазочки курабье.

– Ну? – нетерпеливо донеслось из-под одеяла.

– Гну. Коза, говорю, у тебя, Павло, больно хороша. А он-де, отдам козу. – Маня пошарила в буфете и отыскала завалявшуюся конфету «Белочка». – Я и приехала. Благо отпуск у меня, да и тетке у вас, в Павловской, с хозяйством подсобить требовалось. А мне чего? Жалко, что ль, для хорошего-то человека?

Нинке вдруг стало душно. Она откинула одеяло и села на кровати, хлопая ресницами.

– Так я не по́няла… Он что, тебя нанял?

– На-нял… Говорю же, дура ты. И Ковыля твой дурак. Сменил одну козу на другую.

– Так он не нужо́н тебе?

– Ни капелюшечки. У меня Колька-механизатор есть. На следующей неделе возвращается с Киеву, с заработков. Так что водевилю эту всяко прекращать придется. А ты давай восставай с одра. Хватит. Мужик твой извелся весь.

Маня зевнула и пошла к двери.

– Только, слышь, Нин, ты никому не проболтайся. Особливо Пашке. Тайна это. Я ведь чего рассказала-то. Чтобы ты часом и правда коней не двинула, Коханочка.

Дверь за Маней закрылась. Нинка посидела немного, соображая, что к чему, потом встала и, как есть, в шерстяных носках и ночнушке, набросив только длиннющую шаль, пошла к Ковыле.

Дома его не оказалось. Нинка достала из-под половичка ключ, отперла дверь, вошла и села на табурет посередине комнаты.

Ковыля явился часа через два, а Нинка все так же сидела, положив руки на колени.

– Сладенька? – удивился Ковыля, не веря своим глазам.

– Она, – кивнула Нинка.

Ковыля осторожно, на цыпочках, чтобы не спугнуть, подошел и сел рядом на краешек лавки.

– Ты поправилась ли?

– Поправилась.

– Не болит ли чего?

– Не болит.

Ковыля почесал шевелюру.

– И… И что?

– Что-что, – выдохнула Нинка. – Замуж зови давай, коли не передумал.

Ковыля свистнул и бухнулся на колени – да так, что чуть не расшибся. Нинка запустила пятерню в его пшеничные космы и вздохнула, закатив глаза. И впервые в этом Ковылином чесе ей не привиделся Ван Дамм.

Через пару дней коза Наташка переехала от Нинки к Мане. Везла ее Нинка на автобусе, чтобы не просить местных водил. Хотя, конечно, видели их с козой и сплетничали потом. Нинка отбрехивалась, мол, к козлу ее возила на знакомство, местные кавалеры Наташке-де не по нутру.

Маня удивилась, но взятку приняла. За Наташку же обещала «кровь из носу» ни одной душе не проболтаться о «той истории». Манин рот же, хотя и так был заткнут Клюквой, но Наташкой запечатался уже намертво. Нинке так спокойней было.

В Павловской слободе еще долго судачили о том, как до смерти любили Пашку Ковылю две королевы, но выбрал он «нашенскую». И правильно, правильно сделал. «Ненашенская» же с горя уехала восвояси, и там, восвоясях, наскоро вышла замуж за какого-то киевского механизатора. С горя, с горя, конечно. Не иначе назло Пашеньке.

До Мани в Стешино слухи те, конечно, долетали. Она никак не реагировала, лишь тихонечко улыбалась да гладила по мягкой шерсти двух своих коз.

Примечания

1

Meta запрещена в РФ.