Из невозвратной стороны - Евгений Евгеньевич Сухов

нет. Как вести себя с ними, зная, что они уйдут раньше?

Тополиная метель за окном. Весна. А мне кажется, что снег. И снег тот засыпает метелью мою весну и меня самого.

Моя весна висит недоступным букетом на светлом небосклоне прожитых лет.

Вот и молодость уже засыпало… Или она просто ушла туда, где только темнота. И теперь не может пробиться сквозь тьму и не пробьётся уже никогда. Никому это не удавалось.

Где всё? Промелькнуло. Как и не было.

А если она снова придёт? Я вновь встречусь и успею прикоснуться к ней до прощального салюта разорвавшегося сердца.

Салют, кто остается жить. Жизни, молодости!

Ошалевшим звоном взорвал тишину телефон. Я вздрогнул, пролил кефир на трубку и дрожащими руками попытался приладить её к уху. Она выскальзывала рыбкой. Я лёг на неё, и сквозь бульканье кефира прорвалось:

– Здравствуй! Это я.

Солнцем вспыхнули слова прошлого среди серости настоящего и мрака будущего.

– Ты пришла… пришла? – выдохнул я.

– Я и не уходила. Я никогда не уйду, не думай, – сказала она. – Ждал?

– Ждал. Мне хорошо с тобой.

– И мне. А без меня?

– В квартире годы-уроды улыбались ртами, полными пил-зубов и лекарств, пугали болезнями в облике врачей. Но теперь они затаились и выжидают, чтоб взять своё – меня.

– Жуть! – испугалась Молодость.

– Уроды напасть готовились по-настоящему, чтобы в нокаут меня свалить. А пока покусывали в своё удовольствие. «Что делать?.. Что делать?..» – думал я. И решил разогнать их.

– Чем?

– Гирей. Она двухпудовая, пылью памяти покрытая, в углу стояла. Я когда-то так, между прочим, запросто перекидывал её из руки в руку и даже вертел в воздухе перед девушками! Я подошёл к гире и небрежно, как раньше, взял её за ручку: «Ну, сволочи, смотрите и трепещите!» Уроды притихли, затаились, испугались. Но я почему-то не смог её поднять. Тогда я взял её двумя руками и на вдох – раз… Но только выдох, на сип похожий, получился. Она как вцементировалась в паркет. Не мог я её от пола оторвать. Я со всей силы пнул её ногой. Забыв о законах физики. Двухпудовая ответила тем же. Я запрыгал на одной ноге, завыл от боли и свалился на пол. Двухпудовая радостно осыпала меня десятилетиями копившейся на ней пылью. Я выл от боли. А уроды – от радости. Они были довольны окончательным моим исходом в их ряды. Теперь я их. Да ещё на костылях. Это была катастрофа!

– Сумасшедший!

Голосок у Молодости звенел от смеха, а потом перешёл в набат. Она давала мне указания, что надо делать и срочно.

Набат был обеспокоен. Тем и успокоил меня.

– Ты сделаешь как я говорю?

– Да.

– Сделай обязательно. А то твоя выходка может сыграть с тобой злую шутку и даст о себе знать в самый неподходящий момент. Это первая твоя спортивно-моральная травма?

– Не знаю. – И я начал вспоминать. – А когда купаться боишься, это тоже травма?

– Вполне себе спортивная – боязнь воды.

– Хуже. Водяного.

Это были не глюки, я всё взаправду видел. А одна женщина от страха даже бельё утопила.

Водяной это был, а кто ещё? На утопленника не похож. Голова серо-зелёная, с громадными блестящими глазами, вроде как из стекла. И трубка торчит рядом с головой.

Водяной, точно.

Женщины перестали в прудах Варнавинских поодиночке полоскать бельё. А мы купаться. Мало ли что.

И пошли пересуды. Только об этом в монастыре и говорили. А пресечь бред суеверный некому, одни женщины да ребятня. Мужиков-то почти нету. Такая травма обществу.

А я как раз сделал и испытывал устройство для глубоководного погружения. Здорово получилось. Противогаз (спёр у военных на складе, б/у) переделал в устройство для погружения, гофрированную трубку удлинил метра на три-четыре, благо этого добра в военной части в мусоре завались. На конце воздухозаборник на надёжном непотопляемом поплавке. Моё изобретение – на ноги резиновые перчатки приспособил. А к ним резиновые же пластины, чтобы плавать быстрее под водой. У лягушек метод позаимствовал. Испытания прошли успешно, и я готовился к погружению на глубину – дно обследовать.

И только стал опробовать, вот тебе и раз – Водяной!

Я же под водой должен действовать, а тут он.

Мне светило с ним встретиться. И я пошёл к тёте Шуре, чтобы она меня научила молитве, которая водяного бы от меня отогнала. Но такой молитвы у неё не было. И тогда она написала на бумажке молитву «Спаси и сохрани». Я засунул её в пузырёк, в котором раньше лекарство от поноса было. Залил сургучом, которых наскрёб с винных бутылок, крепко-накрепко обмотал верёвкой и повесил себе на грудь.

Теперь-то водяной меня ни-ни. И точно, я его ни разу не видел.

А слухи всё равно шли и всё страшнее делались.

Я осмелел и стал нырять на глубину метра на три и обследовать дно.

Ничего интересного там не было. Один раз нашёл финку и свинчатку – кастет из свинца. Финку спрятал: а как в леса придётся подаваться, партизанить? А из свинчатки грузил наделал. И продолжал обследовать дно. Как-то нашёл круг из жести. Большой. И зачем он такой? Интересно.

Подняв его со дна, я пошёл к берегу. У берега из воды поднял и несу впереди себя. Вижу, женщины бельё полоскать пришли. И тут они на камни бух и давай креститься. И чего переполошились? А я, чтобы совсем уж своим видом не пугать, жестянку в песочек воткнул, а сам под воду и до кустов, где у меня одежда спрятана была. Они меня и не заметили.

Противогаз мой ребята потом изрезали на рогатки.

«Не жлобься», – сказали.

Я и не жлобился. Хорошие резинки для рогаток получились. И мне дали.

А водяной как-то сам исчез после того, как я перестал купаться с пузырьком на шее.

Зато чудо случилось!

Явление иконы Пресвятой Богородицы из монастырского пруда произошло. Как дело-то было. Женщины бельё полоскать шли, тут и произошло явление. Из пруда икона сама появилась. Круглая такая икона в песочке засияла. И заняла она почётное место в комнате двух сестёр-монашек.

Была эта икона среди чудом сохранившейся части церковной утвари из порушенного, взорванного собора.

Я чувствовал себя виноватым перед образом, мне стыдно было. Ведь мы в неё, помню, как-то снежки бросали, когда она высоко висела перед одним из боковых входов в собор. И попадали. И не было в этом ничего антицерковного. Мы такого слова-то не знали, просто кидали как в мишень. Высоко висит, не каждый попасть может, а то и