Вальс душ - Бернард Вербер

«Балл души: 3,5/6».

«Ни в коем случае не опускаться ниже 3,3».

Вторую строчку она подчеркивает.

– Эта точка позвоночника соответствует чакре номер 3… – подсказывает Рене.

Эжени утвердительно кивает:

– Пус не могла этого понять, но я, как и ты, сразу смекнула, что этот позвонок находится на уровне пупка.

Она пишет на лбу «6».

– 6, максимальный балл, вот здесь.

– Чакра 6, «третий глаз»! – восклицает ее отец.

Он берет карандаш и пишет «2» на уровне крестца, «1» у основания копчика, «4» на уровне грудного позвонка, напротив сердца, и «5» на затылке, напротив горла.

– Вот так сюрприз! Эта разметка совпадает с традиционными индийскими чакрами.

– Мы, люди, располагаемся между третьей и шестой отметками, – подхватывает Эжени. – Ниже тройки – животное состояние, выше шестерки мы освобождаемся от оков материального мира.

Отец и дочь изучают рисунки.

– О том же самом толкует «Сад земных наслаждений», – говорит Рене. – На правой, «адской» створке изображено падение человека до животного состояния, в котором он следует своим первобытным инстинктам.

Дочь внимательно слушает отца. Тот продолжает:

– Левая створка, с деревьями Жизни и Познания, – это идеальный мир любви и мира. Потерянный рай, который надо снова завоевывать…

– Если продолжить твою мысль, то створка «Рай» – это мир выше цифры 6, центр – промежуточный мир, где у человечества есть выбор, а «Ад» – это мир, ухнувший ниже 3,3, – резюмирует Эжени.

– Вот какую драгоценную информацию ты добыла в своем «путешествии»: у человечества есть пол и потолок.

Оба долго молчат, потрясенные своим открытием.

– Думаю, тебе явлено великое откровение… – бормочет Рене.

Но Эжени хочет затронуть еще один аспект своего разговора с архангелами.

– Насчет родственной души… Почему человек разлучен с существом, представляющим другую половину целого?

Рене не сводит глаз с рисунков дочери. Немного помолчав, он откашливается и говорит:

– Знаешь, я был шапочно знаком с Пьером Летургом, министром образования, умершим неделю назад. Он покончил с собой не только из-за политического давления и угроз со стороны родителей учеников. По-моему, не эти причины главные. Он сделал это из-за недавней смерти своей жены. Они были неразлучны, он не представлял жизни без нее.

– Хочешь сказать, что она была его родственной душой, и он не вынес ее ухода?

– В этом изъян находки своей половинки… Попадаешь в полную зависимость от нее. Среди птиц это явление наблюдается у попугайчиков-неразлучников с Мадагаскара, названных так за то, что они создают крепкие пары и всю жизнь верны друг дружке. Когда один из двоих умирает, второй перестает есть и тоже погибает.

Эжени задумывается:

– Получается, лучше обойтись без родственной души. Наверное, такой абсолютной, практически смертельной зависимости правильнее будет избегать…

– Именно так, но, как ты догадываешься, в отношении твоей матери я делаю исключение, – оговаривается Рене.

Рыжеволосая девушка перебирает в памяти прославленные любовные истории, закончившиеся из рук вон плохо: Орфея и Эвридику, Ромео и Джульетту, Антония и Клеопатру, Элоизу и Абеляра, Шах Джахана и Мумтаз-Махал, с чьими именами связано появление Тадж-Махала.

Вибрирует ее смартфон. Сообщение от Николя Ортеги. Отец читает его вместе с ней, через ее плечо:

«Срочное собрание ячейки в «Робеспьере» в полдень. Присоединяйся». И эмодзи – сердечко.

Она смотрит на часы:

– Прости, папа, я должна там быть.

– Этот Николя – твой парень?

Эжени молча убегает.

31.

Серебристый шарик стукается об отбойник и скачет между разноцветными бортиками. Под какофонию колокольчиков и гудков переливаются белыми и синими огнями ангелочки, потом заводит свой мрачный хохот красно-черный дьявол. Счетчик показывает очки.

Эжени пришла в «Робеспьер» раньше времени и коротает время за гудящим и мигающим игровым автоматом. Вдруг кто-то трогает ее за плечо. Николя? Она оглядывается и узнает Рафаэля Герца.

– Можно с вами поговорить? – спрашивает профессор.

– Подождите…

Она выстреливает последним шариком, ждет сообщений «ИГРА ОКОНЧЕНА» и «КОНЕЦ ИГРЫ», смотрит свои очки и только тогда поворачивается.

– Может, сядем, выпьем кофе? Я вас надолго не задержу, – говорит он.

Они садятся друг напротив друга за столик в главном зале, где в этот час почти пусто. Рафаэль заказывает два эспрессо, ждать почти не приходится.

– То, что произошло вчера, меня… как бы это сказать? …более чем удивило. Если точнее, обеспокоило. С тех пор только об этом и думаю. Откуда взялись эти доисторические картинки?

– Я же сказала: приснились, – отвечает Эжени.

Рафаэль Герц наваливается локтями на стол, наклоняется к ней, долго на нее смотрит и говорит:

– Не может присниться звездное небо, соответствующее расположению звезд сто двадцать тысяч лет назад в Израиле, с правильной позицией всех созвездий, да еще в таком исторически заряженном месте, как пещера Эль-Табун. Простите мой безапелляционный тон, но это была бы самая невероятная из всех случайностей.

Эжени крутит на пальцах свои длинные рыжие пряди:

– Ну, а по-вашему, что это такое?

– В том-то и дело, что я… не могу предложить никакого рационального объяснения.

Рафаэль впивается в Эжени глазами. Она выдерживает его взгляд.

– Чего вы, собственно, от меня ждете?

– Правды, – тихо отвечает он.

Она отпивает кофе:

– Если я отвечу, вы не поверите.

– Хочется послушать.

Помолчав, она говорит с насмешливым видом:

– «Мысленная машина времени».

Рафаэль Герц качает головой.

– Хватит надо мной насмехаться.

– Никакой насмешки. Эта машина не похожа на ту, которую описал в своем романе Герберт Уэллс. Она не такая громоздкая и проще в управлении.

– Так, вижу, вас забавляет эта ситуация. Я столько думал, что мозги заплелись… Даже с самыми продвинутыми системами искусственного интеллекта не достигнуть такой точности, которую вы изобразили… Умоляю, спасите! Просветите меня.

Эжени тоже наклоняется над столом и манит его пальцем. Рафаэль Герц придвигается совсем близко, и Эжени шепчет ему на ухо:

– Да, у меня есть секрет. Но если я вам его раскрою, вы посчитаете меня сумасшедшей.

– А вы попробуйте.

Сначала она молчит, потом со вздохом смотрит ему в глаза и начинает:

– Я…

Но тут звучит раздраженное:

– Эй, ты что себе позволяешь? Волочишься за моей невестой?

Николя хватает Рафаэля за шиворот, заставляет встать, прижимает к стене.

– Думаете, раз вы профессор, то все студентки ваши?

Рафаэль отталкивает Николя, тот плюхается на пол.

Вокруг дерущихся собирается небольшая толпа. Некоторые снимают их на видео. Рафаэль Герц одергивает на себе одежду и говорит сидящей Эжени:

– Простите, что побеспокоил.

Он оставляет на столике деньги за кофе и уходит.

Инцидент вроде бы исчерпан, клиенты кафе разбредаются. Собираются по одному студенты-неосталинисты, они направляются в заднее помещение кафе.

– Ты идешь? – Николя протягивает подружке руку.

– Зачем ты это сделал? – сердится Эжени, отталкивая его руку.

– А ты? –