Откроется не каждому - Константин Викторович Харский

подавно. За меня решили, чем я буду ужинать. Ужинать, ужинать… Да, когда-нибудь кто-то другой снова решит за меня, чем я буду ужинать; и я почувствую, как же это хорошо, когда ты не мучаешься размышлениями, а просто принимаешь чужое решение относительно себя и своей жизни. Поужинаю кашей. Главное, чтобы об этом никто не узнал», – решила Клара, уже подходя к калитке дома деда.

– Не продавайся, – сказала она тихо дому и вошла во двор.

Во дворе было темно, страшно и тихо. Не будь у Клары проблем со зрением, она наверняка заметила бы двоих притаившихся за беседкой: одного – толстого, другого – кудрявого. Кудрявого заметить было проще, но Клара не стала вглядываться в темноту; она просто посмотрела вокруг и заставила двоих воров затаить дыхание секунд на тридцать, не меньше. Поэтому, когда Клара легко и непринуждённо открыла дом своим ключом и вошла, толстый и кудрявый шумно задышали, восстанавливая содержание кислорода в крови. Вдруг толстый достал из кармана какой-то прибор и надел его на указательный палец левой руки. Включил. Загорелся маленький экран, на котором что-то происходило. Кудрявый посмотрел на прибор, потом на толстого.

– Ты рехнулся? Что это?

– Пульсоксиметр. Очень хороший. Точный, – ответил толстый, всё ещё шумно дыша.

– Ты идиот? Зачем ты его с собой взял? – кудрявый не мог поверить, что пошёл на дело с таким безумцем.

– Со времён коронавируса я привык регулярно измерять уровень кислорода в крови. Мне это придаёт уверенности, – спокойно и даже несколько деловито объяснил толстый.

Кудрявый схватился за голову. Хотя правильнее было бы сказать: схватился за кудри, потому что шапка густых волос не позволяла ему просто так взять и коснуться головы. Но в случаях, подобных сегодняшнему, все говорят «схватился за голову», но никто в этом же смысле не говорит «схватился за волосы». Поэтому кудрявый схватился за голову. Ему потребовалась минута, чтобы прийти в себя. За эту же минуту содержание кислорода в крови толстого восстановилось до уровня, при котором можно жить.

– Что будем делать? – спросил кудрявый. Тут же понял, что спрашивает это у человека, который ходит на дело с пульсоксиметром, и быстро добавил: – Молчи.

– Может, дождёмся, когда уснёт? – предложил толстый.

– И что потом?

– Откроем замок. Ты тихонько зайдёшь, заберёшь что надо, и выйдешь. А я прикрою за тобой дверь, – представил надёжный план толстый.

– Может, ты зайдёшь в дом?

– У меня нервы расшатаны, – вполне серьёзно признался толстый. – И всё ещё низкий уровень кислорода в крови. На нижней границе нормы стоит.

– Даже не говори мне про норму, – угрожающе сказал кудрявый и, заметив кого-то, пригнул голову толстого к земле.

– Не дыши.

– Снова?! – прошептал в ужасе толстый.

Тем временем через калитку во двор зашёл дядя Сёма. Быстрым лёгким шагом он поднялся по ступенькам и постучал в дверь.

– Клара! – позвал дядя Сёма. – Это я.

Меньше чем через полминуты из-за двери послышалось: «Ошибочка. Клара – это я».

Кудрявый и толстый переглянулись и согласно кивнули: «Конечно, Клара – это она». Мужик перед дверью никак не мог быть Кларой. Максимум – Клавдием, но тот 13 октября 54 года н. э. умер в Риме. Всякий знает.

– Клара, пойдём домой. Не дури, мама волнуется. Папа звонил – спрашивал, почему мы тебя выгнали. Мы же тебя не выгоняли, правда? Тётя Лиза разогрела перчик, – дядя Сёма выложил все козыри сразу, что выдавало в нём весьма посредственного продавца.

– Я никуда не пойду. Ни сегодня, ни завтра. Я пошла в спальню и всё, что вы скажете дальше, я не услышу. Так что решать вам, дядя Сёма, – сказала Клара.

– Ну, как знаешь, – смирился дядя Сёма. – Я деньги тут положу, на ступеньку. Тут всё, что отец дал на твоё пропитание. Мы за вчерашний и сегодняшний дни не вычли, так что ты не думай. С другой стороны… Если захочешь как-то компенсировать, то мы люди не гордые, мы согласны. Слышишь?

Из-за двери никто не отозвался. Дядя Сёма наклонился и опустил пятитысячную купюру в пустую стеклянную баночку, стоявшую здесь испокон веку. Кудрявый вытянул шею на максимум, чтобы хорошо разглядеть происходящее. Да, деньги сами плыли в руки.

Дядя Сёма ушёл. Проходя через калитку, он обернулся посмотреть на оставленные деньги и вернулся. Нашёл дощечку, накрыл ею банку, чтобы, случись пойти дождю, тот не смог бы намочить деньги. И вот теперь, полностью довольный собой, дядя Сёма пошёл к своему дому.

Кудрявый и толстый сели поудобнее, всё ещё оставаясь в тени беседки. Дом Замкова был спроектирован так, что на стене, выходящей во двор, было два окна: одно из кухни, и там было темно, второе из подсобки – маленькое, расположенное выше человеческого роста, оно имело проветривающую функцию; подглядывать через него было бы очень неудобно. Воры пристально смотрели то на дверь, то на окно в кухне, ожидая заметить какое-то движение. Сейчас девочка выйдет и заберёт деньги, которые кудрявый и толстый не только считали своей добычей, но уже и поделили. Поскольку пять тысяч поровну не делится, то толстый считал, что будет справедливо, если ему достанется три тысячи, а две – кудрявому, который только мешается и ничего полезного не делает. У кудрявого был свой план. Даже два. По бескровному плану ему доставалось четыре тысячи, потому что он главный, а толстому – косарь, и то это только по дружбе. Второй план дружбы не предполагал. Согласно второму плану кудрявый бьёт два-три раза в глаз толстому. Честно говоря, сколько надо – столько и бьёт, пока толстый не признает, что все деньги должны по праву сильного достаться кудрявому.

Кудрявый вспомнил про пульсоксиметр и больше склонился ко второму плану. Но всё это могло стать реальностью, только если девочка не выйдет и не заберёт деньги.

– Чего она не выходит? – высказал свою мысль вслух кудрявый.

– Изучает, – ответил толстый.

– Что изучает? Сейчас каникулы, дебил, – сказал кудрявый и ещё больше утвердился в своём желании забрать все деньги себе.

– Изучает местность. Ждёт, не вернётся ли мужик.

– Это Резников, сосед ейный, – пояснил кудрявый и понял окончательно: ну конечно, он тут и самый умный, и самый главный. Деньги – его.

– Она ждёт, не вернётся ли Резников. Расчётливая девка.

– Она ребёнок.

– Расчётливые пошли дети… Я бы давно уже выскочил, схватил деньги – и только меня и видели, – размечтался толстый.

– А в глаз? – резонно заметил кудрявый.

– Убежал бы, – уверено сказал толстый.

Кудрявый на всякий случай привстал. Дверь не открывалась. Занавески окна не колыхались, не раздвигались. Дом стоял монолитом, неприступной крепостью, и если бы домушники не были