Время для счастья - Мария Метлицкая

Зачем она это делала? Да потому, что надо было просто отвлечься, а без дела она сидеть не умела. И еще потому, что так создавалась иллюзия, что впереди еще длинная жизнь.

Дмитрий не знал о ее болезни. Она говорила, что да, есть проблемы, и да, их лучше решать в Германии, он видел, что обсуждать это Ада не хочет, поэтому в подробности не вникал. На лечение в Германию она уезжала одна. А тут надо же — захотела в Италию, в маленькую деревушку на озере, где у нее был домик, и тоже одна! Это его удивило. Но раз ей так лучше… Спустя месяц Ада умерла в той самой деревушке на севере Италии. В доме, где они провели свои лучшие дни.

Накануне Адиной смерти ничего не подозревающий Дмитрий получил от нее подробное письмо с объяснениями, распоряжениями и указаниями. К письму прилагалось завещание, по которому все, что у нее было, оставалось ему, Калеганову Дмитрию Николаевичу, любимому человеку, другу и партнеру.

Он долго сидел в оцепенении, перечитывая ее письмо, и мало что понимал.

Его Ады больше нет? Живой, яркой, стремительной, жизнелюбивой Ады? Его Ады, которой он так восхищался и которую, конечно, любил. И он, Дима Калеганов, владелец сети магазинов, типографии, маленького издательства, шикарной квартиры в центре Москвы и дачи в статусном стародачном месте? Просто невозможно — и все!

Выпив залпом стакан коньяка, он вдруг решил, что все это неправда, и стал ей звонить, писать, снова выпил, но ответа не было.

Значит, все правда? И он никогда не услышит ее громкий командный голос, не услышит ее хрипловатый смех, ее колкие и точные определения, ее ироничные шутки?

Он больше не увидит ее лицо, накрашенное или умытое, грустное или веселое, усталое или отдохнувшее.

Ее больше нет?

Вот тогда он горько заплакал. Он снова остался один, один на всем белом свете, родители не в счет. Внезапно свалившееся богатство — зачем оно без нее? А он молод, здоров, и у него впереди вся жизнь? Но у него никогда не будет ребенка, ради которого стоило бы жить, продолжать бизнес, богатеть, развиваться. Кому он все это оставит? Конечно, никто не знает своей судьбы, но, скорее всего, родители уйдут раньше него — это нормально, — а больше родни у него нет. А Дашка…

Его любимой сестры не стало в восемь лет — утонула на его глазах, правда, в ту минуту он отвернулся. Наверное, это его и спасало — он не видел, как перепуганная Дашка пару раз вынырнула и тут же исчезла. Все произошло за пару минут. Омут, яма, воронка, водокруть — вот что стало ее могилой. Нет, спустя неделю ее нашли. Далеко, за восемьдесят километров. «Утопленница» — так повторяли тетки на похоронах. Его Дашка — утопленница? Его живая, смешливая, подвижная сестра? Та, которую он любил больше жизни? Белобрысая и зеленоглазая, глазастая Дашка? Его Дашка лежит в закрытом гробу? А если это не Дашка? Вдруг это не его Дашка? Где тогда его Дашка, куда она запропастилась? Сбежала? Да нет, его Дашка бы не сбежала. Потому что и она, эта маленькая проказница и хитрюга, обожала его, брата Димку, тоже больше всех на свете. И трусишки ее опознали, мать опознала. Вернее, остатки трусишек…

Мать, считая его виноватым, смотрела с ненавистью. Все правильно, не уследил именно он, старший брат! Отец запил еще горше и, открывая желтым ногтем очередную бутылку, сказал:

— Как теперь будешь жить, Димон? Я тебе не завидую.

Он и сам себе не завидовал. И сам себя ненавидел.

И еще — были мысли тогда… Отец прав — как с этим жить? Лучше туда, к Дашке… А способ можно найти. Серьезно обдумывал, очень серьезно.

Спасла его бабка Зина, соседка по дому. Увидела и поманила скрюченным пальцем:

— Поди-ка сюда, милок!

Он подошел.

— Даже не думай, — ничего не спросив, сказала она, — ничего не получится.

— Почему? — еле выдавил он.

— Потому, — отрезала бабка Зина. — Потому что если ты сам — ну ты понял, то к сестре-то не получится. Не возьмут тебя к ней. Она невиновная, будет в блаженстве и в благодати, в раю. А ты, самоубивец, пойдешь в самое пекло и будешь вертеться на сковородках! В ад тебя заберут, Димка, в преисподнюю! Так что живи, — с тяжелым вздохом добавила Зина, — живи, паренек. Хоть и будет несладко. И еще — уезжай отседова. В другой город съезжай. Чего тебе здесь — одно напоминание. Да и папка с мамкой всю жизнь будут корить. А Дашке твоей хорошо, не сомневайся! Спокойно ей, безгрешной душе. Спокойно и тихо в райских садах.

Он так и сделал. И еще — всю жизнь благодарил бабку Зину. Всю жизнь помнил ее слова и благодарил.

Спустя годы он поставил сестричке памятник — красивый, из белого мрамора: девочка с косичками играет с котенком. Девочка как живая, веселая и беззаботная. Памятник он привез из Москвы, долго присматривался и наконец выбрал скульптора. И тот не подвел — мраморная Дашка была точной копией Дашки живой.

На следующий день после получения папки с бумагами и Адиного письма с завещанием по поводу похорон он вылетел в Италию. Выполнил все четко, по подробно расписанным пунктам — выбор похоронных принадлежностей, цвет гроба — неужели он снова этим занимается? — отпевание в маленьком местном католическом храме, похороны на старом деревенском погосте в заранее купленном и подготовленном месте, на самом краю обрыва, с видом на озеро, под огромным раскидистым старым дубом. Все, как хотела Ада.

Хоронили ее всей деревней — так принято. Суровые и молчаливые местные жители, опустив глаза, осеняли себя крестами. Перекрестился и он.

Потом, когда все разошлись, он увидел брезентовый стул, наверняка принесенный кем-то из соседей. Рядом со стулом стояла бутылка граппы, и Калеганова тронула эта забота.

Он сел на этот шаткий, неудобный стул, открыл бутылку и отхлебнул из горла. Вид на озеро был необыкновенным. «Аде будет здесь хорошо и спокойно», — подумал он и, шатаясь, пошел домой. Он проспал больше суток в чем был, не раздеваясь и не вставая по нужде. И этот сон был спасением.

Две ночи Калеганов ночевал в Адином доме, теперь уже своем, и это было странно. Назавтра просидел у нее на могиле до заката солнца. На следующий день заказал семидневную мессу, закрыл дом, попрощался с соседями, попрощался и с ней, пообещав вернуться через полгода, и уехал в Москву, где ждали дела.

Все свои обещания он