Золотой воскресник - Марина Львовна Москвина

Ни пьянства, ни одного преступления в городе, на улицах ни души – как в Лондоне, когда по телевизору пустили “Эммануэль”…

* * *

Зову подругу Таню Пономарёву на мюзикл в Дом актера.

– На мюзикл?! – она потрясенно спрашивает. – Надо сходить. А то, действительно, впереди такие мюзиклы… Слушай, как быть – у меня завтра сорок дней тетке, будут захоранивать урну. Прямо не знаю, что выбрать. То есть, конечно, никто не сравнивает, но и на мюзикл тоже хочется!

* * *

Внучка Люсиной подруги Лены Лебедевой вышла за олигарха. Квартира на Остоженке, особняк на Старой Риге, яхта… Вдруг выяснилось, что ее муж оформил в собственность участок на Луне, скупает звезды и купил комету, – есть фирма, которая наживается на таком тщеславии. Жена его поставила перед выбором: или я – или космические объекты. А развестись решила, когда он приобрел два канала на Марсе, которые при ближайшем рассмотрении оказались оптической иллюзией.

Лебедева звонит Люсе посоветоваться: разве это повод для развода с олигархом? А та ей отвечает своенравно:

– Да ладно тебе – невелика потеря!

* * *

Сто лет не вставала на коньки, тут вышла на каток – и непонятным образом сшибла мчащегося навстречу хоккеиста.

– Прости, друг, – сказала я.

А он ответил, поднимаясь, потирая ушибленную задницу:

– Ничего, бывает… мэм!

* * *

В отличие от Бориса Заходера, пересказавшего сказку Милна, автор книги “«Винни-Пух» и семантика обыденного языка“ Вадим Руднев перевел ее очень близко к тексту, снабдив бесчисленными комментариями с точки зрения психоанализа, эдипова комплекса, детских травм и навязчивых идей. На съемках передачи “Игра в бисер”, где мы встретились, он сообщил, что свой перевод стал читать внуку и они оба заснули.

– Как? – удивился ведущий Игорь Волгин. – Вы что, сами заснули, читая свой перевод “Винни-Пуха”???

– Да! – простодушно ответил Руднев.

* * *

Мой двоюродный брат окончил МИФИ, в 90-х челночил в Турцию за дубленками, потом стал элегантным банковским служащим в белой рубашке и бабочке, а когда его сократили, купил грузовик и давай возить грузы туда-сюда.

Как ни позвонит, всё “херня” да “херня”.

– Правильно, – сказал Лёня. – Теперь он водила пятитонки, и у него тезаурус соответственный.

* * *

В Дубултах в Доме творчества вечерами заглядывала к Асару Исаевичу Эппелю. Еще до театральных постановок его пьесы “Закат” по “Одесским рассказам” Бабеля, до фильма “Биндюжник и король” Асар мне напевал свои зонги для спектакля:

– Почтенье вам, о Моня, Лёва, Сеня… Летела пуля, чье-то сердце повстречала…

В яркой вязаной желтой кофте за письменным столом он сиял, как солнце. На зеркале еловая ветка с шаром. А на дверном стекле – фотография девушки в чулках на резинках, неглиже, вырезанная из какой-то иностранной газеты.

– Не думайте, что она здесь висит просто так, – серьезно объяснил Асар. – Это моя знакомая из Томска. Она теперь там… фигуристка.

* * *

На журнальном столике у него – стаканчики Russian vodka и два треснутых яйца. Асар ночами работал, на завтрак не выходил, поэтому запасался яйцами, чтобы дотянуть до обеда.

– Вы так замечаете странности жизни, – говорил он. – С таким прищуром, иронией ведь можно писать о чем угодно. Я вот пишу рассказы. Большие, больше ваших повестей. Пишу их мгновенно, сразу на машинке, потом над ними работаю. Я родился в Останкине. О, что это был за район! На месте кинотеатра “Космос” росла громадная одинокая великолепная сосна! Там жили жулики и миллионеры…

* * *

Он читал мне страницы из будущей книги “Травяная улица”. А я слушала, безжалостно поедая заготовленные им себе на утро вареные яйца. Иногда из коридора доносился тихий шелест.

– Это, – объяснял Асар Исаевич, оторвавшись от рукописи, – Толе Приставкину направление на анализы под дверь подсунули.

* * *

Сырой прибалтийской зимой в Доме творчества мы совпали с поэтом Кружковым. Гриша попросил меня пришить его варежки к резинке и продеть в рукава, чтоб не потерять, а то он очень рассеянный.

* * *

Чуть что, он мечтательно говорил:

– Сейчас ты уйдешь, и я буду писать стихи.

* * *

– А где Миша Задорнов? – я беспокоилась. – Он совсем не приходит в столовую!

– Так у него там в коттедже кухня, – отвечал Асар, – и четыре малайца – готовят, подают и убирают…

* * *

Ходили на почту в Дзинтари звонить Люсе. Люся из Москвы кричит по телефону Серёже:

– Ну скажи мне, скажи какой-нибудь комплимент!

Серёжа – после паузы:

– Ты сегодня прекрасно выглядишь…

* * *

– Знаете ли вы, Марина, – спрашивал Асар Исаевич, – хотя откуда вам знать? Что моя фамилия Эппель просто означает “яблоко”?

* * *

По утрам он совершал оздоровительную пробежку, что нашло отражение в его поэзии:

По морю мужик с лысцой

Тихо бегает трусцой.

Себя он называл широко известным в узких кругах.

На языке поэзии это звучало так:

В ЦДЛ любая Сара

Знает Эппеля Асара.

* * *

Уезжая в Москву, на завтраке в хлебнице обнаружила стихи. С эпиграфом.

Ovo…

Из Г. Кружкова

О Вы, не съевшая яйца вкрутую,

Которое Вы есть привычны были!

Неужто же варилося впустую

Оно? Или, быть может, разлюбили

Вы это блюдо? Иль сварилось худо

Овальное питательное яство,

Скакавшее в лифляндском кипятке?

Вы ж от него в былые дни приятство

Испытывали, сидя в закутке…

Увы мне! Несъедение яйца

Есть отношений признаком конца!

Асар Эппель

13 февраля 1986 г.

* * *

В творческом объединении “Экран” на телевидении снимали документальный фильм о целине по сценарию моей мамы Люси. Стали отсматривать материал, а там хлеборобы заходят в столовую, усаживаются, едят, и все до одного – в шапках.

– “За стол садятся, не молясь и шапок не снимая”, – продекламировал главный редактор Борис Хесин и укоризненно посмотрел на режиссера.

Люся мгновенно под этот видеоряд настрочила текст:

“Сильные ветры дуют в степях Казахстана. Снимут хлеборобы шапки, простудятся, кто будет хлеб давать стране?”

* * *

– Вы все время улыбаетесь, – сказал мне в своей радиопередаче Дмитрий Быков. – А ведь некоторых людей это раздражает.

– Почему? – удивилась я. – Есть такая корейская пословица: “Разве в улыбающееся лицо плюнешь?”

– Плюнешь! – сказал Быков, радостно потирая ладони. – Еще как плюнешь!

* * *

В пасхальную ночь в Питер прибыл священный огонь из Иерусалима. По телевизору шла трансляция. Батюшка, празднично облаченный, тщетно пытался вскрыть сосуд