Сети Вероники - Анна Берсенева

– В Пинске были книжные лавки?

– Конечно. – Ее уязвило, что он думает, будто она выросла в медвежьем углу. – Одиннадцать книжных лавок, представьте себе. А если нужной книги не найдешь, то можно было выписать. Хоть из Варшавы, хоть из Москвы или даже из Санкт-Петербурга. Мы с колежанками тайком французские романы выписывали.

– Думаю, теперь, под Польшей, все эти ваши пинские лавки снова работают.

– Не знаю…

– Скоро узнаете.

– Я в Пинск не скоро попаду, – возразила она. – Винцент… Мой будущий муж хочет, чтобы мы жили в Кракове и моя мама переехала к нам.

«Зачем я говорю ему об этом? – подумала Вероника. – Совершенно излишние подробности».

Вероятно, и Сергей Васильевич отнесся к ее сообщению как к излишнему, потому что никак на него не ответил.

Очень все это странно! Он непонятный человек, но при этом она понимает в нем то, что называется внутренними движениями. Может быть, тоже научилась читать язык тела? Хотя сейчас он сидит к ней спиной, а поддевка его сшита из такой грубой ткани, через которую и простые внешние движения не вполне угадываются, не говоря о тонких внутренних.

Мысль эта почему-то смутила Веронику, и чтобы прогнать ее, она спросила:

– А в Ракове есть книжные лавки?

– Наверное. – Его плечи не изменили своего положения, но ей показалось, что он усмехнулся. – Ресторанов, во всяком случае, много. И публичных домов с десяток.

– Но зачем? – удивилась Вероника.

Конечно, она хотела спросить, зачем в малом городке, почти местечке, такое количество заведений, для которых требуется немалое население. Но вышло двусмысленно.

Впрочем, Сергей Васильевич, кажется, не нашел никакой двусмысленности в том, что девушка задает подобный вопрос. Или не счел нужным показать, что нашел.

– В Ракове теперь своего рода приграничная столица, – ответил он. – Жизнь поэтому даже более оживленная, чем в Минске. Контрабандистов и прочих лихих людей много, требуется определенный антураж. Особенно осенью.

– Почему же именно осенью?

Уж расспрашивать не стесняясь, так обо всем!

– Потому что осенью мы все при деньгах. Горячая пора. Снега нет, следов не видно. Идти можно быстро, товара взять много. И от желающих уйти из Совдепии в Польшу тоже отбоя нет. Это, впрочем, от времени года не зависит.

– И вы тоже берете товар на продажу? – поинтересовалась Вероника.

– Конечно.

«Все-таки он меня обманывает, – подумала она. – У него один только сидор заплечный, и то небольшой. Что в таком унесешь?»

Но высказывать свои сомнения не стала. В конце концов, не все ли ей равно? Главное, что переводить людей через границу для него, похоже, дело рутинное.

Доехали до ростаней – здесь относительно широкий лесной шлях пересекся более узким.

– Все, мадемуазель.

Сергей Васильевич натянул поводья. Лошадь замедлила бег и остановилась. Он слез с фурманки, но, увидев, что Вероника хочет слезть тоже, сказал:

– Можете сидеть. Еще пятнадцать минут.

– Как вам будет угодно, – кивнула она.

Узкий шлях, по которому свернули в бор, вскоре исчез. Сергей Васильевич вел лошадь в поводу между деревьями по пути, лишь ему известному. Это Веронику не удивило. Она и сама с закрытыми глазами различала такие пути в знакомой местности. А ему эта местность, конечно, знакома.

Бор был так светел, что казался прозрачным. Брусничник окутывал пни зеленой дымкой, переспелые ягоды сверкали в ней, как рубины. Упавшие деревья заросли мхом так плотно, как казались какими-то необыкновенными скульптурами.

Вероника поглядывала на маленькие золотые часики, перешедшие ей по наследству от покойной краковской бабушки. На укромную поляну, окруженную густым ольховником, вышли ровно через пятнадцать минут.

– Здесь дождемся темноты, – сказал Сергей Васильевич. – Дальше пойдем пешком.

– А лошадь?

– Ее после заберут.

– Давайте пообедаем, – предложила Вероника. – Вернее, поужинаем. – И добавила, чтобы он не подумал, будто она ожидает, что он будет ее кормить за те деньги, которые ему заплачены: – Я взяла с собой поесть.

– Я тоже. Здесь родник, пойдемте к нему.

Вода била из родника так сильно, что образовала широкий ручей. Рядом с ним и уселись на траву.

Еду Веронике в дорогу собрала Белла Абрамовна, поэтому ее обилию и вкусу позавидовал бы, наверное, любой из пресловутых раковских ресторанов.

– Ты не любишь гусиную шейку, я знаю, – расстроенно говорила Яшина мама, укладывая пергаментные свертки в Вероникин заплечный мешок. – Но это сытная пища, а силы тебе понадобятся.

На прощание Белла Абрамовна обняла ее и произнесла несколько слов. Наверное, на древнееврейском языке, потому что Вероника их не поняла, хотя идиш понимала хорошо, как и многие на Полесье, да и повсюду в Беларуси, где еврейские местечки соседствовали с деревнями, а синагоги, костелы и церкви в городках стояли поблизости друг от друга.

Сердце у нее защемило, когда она вспомнила хлопотливую Беллу Абрамовну, которая вечно ругала ее за то, что она оставляет в чашке последний глоток компота, и печальные Яшины глаза, и Лазаря Соломоновича с его разумными речами… Однажды Вероника сказала, что такой доктор, как он, должен быть богат как Крез, а он засмеялся и ответил, что богат тот, кто рад своей доле…

Вот ведь странно: в последние годы жизнь ее проходила в жестоких обстоятельствах, а между тем как же много ей встретилось людей, мысли о которых составляют лучшее, что в ней есть. Даже Сергей Васильевич, который сегодня утром без малейшей неловкости принял у нее деньги с учетом вчерашнего ужина, не вызывает неприязни.

Он тем временем достал из своего сидора хлеб и сало, нарезал ровными ломтями. Финский нож казался продолжением его руки, хотя пальцы у него были длинные, тонкие, и то, что зловеще связывается в обычном человеческом сознании с желобками для крови на лезвии финского ножа, трудно было с такими пальцами связать.

– Вы готовите форшмак? – спросил он, когда Вероника развернула очередной свой пергаментный сверток.

– Это Белла Абрамовна