Оскверненные - Ярослав Толстов

Меня ждал резкий контраст: глубокие, нежные тона поблекли, небо исчезло с горизонта и я насильно был опущен вниз к выжженной черной земле. Резко померкли цвета. Куда ни глянь везде были насыпи, какие-то окопы, траншеи, ямы вроде тех, что возникают в результате артиллерийских обстрелов, столбы и колючие проволоки – все полыхало в огне, и в этой неописуемой разумным словом вакханалии беспорядочно метались неопределенные, размытые фигуры, пытающиеся в диких плясках потушить пламя, которое яростно жалило их хуже любого скорпиона… но не убивало. В воздухе висел яд. Едкий густой дым слепил глаза и сводил судорогой легкие, заставляя заходиться в безудержном кашле. Пахло жареным мясом – человеческой плотью. Здесь невозможно было дышать.

Первая мысль, пришедшая мне на ум «Кочегарка… живые дрова… вечно не хватает дров… нужно больше! (с каким-то остервенением в голосе) больше! Чтобы земля горела, а они в маниакальном порыве продолжали поддерживать этот психоделически-кошмарный живой костер, страстно желающий добраться до неба… поддерживать чертов костер и не забывать подкидывать в него новых дровишек! Полыхай на славу! Нужно больше живых дров… недостаточно тел, их слишком мало! Слишком мало!! Нужны новые!! Бесчисленная толпа живых мертвецов… колоны смертников… и все в огонь, не затихающий ни на секунду… все в огонь, бьющийся в агонизированом танце, словно в эпилептических припадках бешеная скотина… человеческая гекатомба… легионы смертников и их не перечесть…». Чтобы понять происходящее, нужно было оставить разум на задворках – взяв с собой, здесь его запросто можно было лишиться. Это не стоит понимания. Раны и волдыри войны обнажились.

Ямы были наполнены кровью и над ними кружили мухи, пригнанные вонью и безрассудной ненавистью, которая, как туман эйфории, верховодила здесь всеми; в этой крови, бултыхаясь, плавали и утопали мелкие существа – уродливые, волосатые карлики и тараканы с искаженными от страха человеческими лицами. Они активно работали лапками, спасаясь бегством от чудовищ с крокодильями ухмылками, которые с неутомимой жаждой гонялись за ними и предавались в этой красной субстанции плотским утехам – кипело какое-то параноидальное сумасшедшее торжество. Ужас сковал мое тело, в ушах стоял непрерывный гул. Меня тошнило от запаха, но еще больше воротило от того, какая мерзость творилась в этом адовом месте, как будто не одно поколение вбирающем в себя все самое худшее, что только способно вообразить богатое в плане извращенных фантазий, деформированное сознание – источник боли, кошмара и одновременно какого-то леденящего душу больного восторга. Они истребляли друг друга, словно охваченные единым экстатическим трансом смерти. Неуклюже сталкивались в крови и не переставали рвать друг друга на части, заполняя яму новыми трупами. Живые обрубки человеческих тел (без рук и без ног, только туловище и голова, торчавшая из него) тонули и через мгновение всплывали, лихорадочно переводя дух, и вновь погружались в воду, чтобы опять резко возникнуть, как джек-из-коробки. Ошметки плавали в кроваво-грязной жиже и их тут же подбирали чудовища, перемалывая кости, и с неистовым огнем в глазах кидались за другими. Мучительно было смотреть. Оглушительный рев монстров и непрекращающиеся вопли пленников потрясали округу так, что даже содрогался воздух; те же звуки исходили и из других «пыточных» ям. Повсюду, словно я очутился в стране Ужасов. Если бы я остался еще хотя бы на одну минуту, казавшуюся для меня целой вечностью, то абсолютно уверен, что повредился бы рассудком…

Я проснулся в холодном поту на полу в одной из нижних комнат сам не свой от страха. Из окна падал лунный свет, прямоугольником расплывавшийся по стене. И почему-то этот прямоугольник света вызвал у меня ассоциации с шершавой могильной плитой. Передо мной сидел Никак, бледный, как мертвец (явно чем-то растревоженный), и довольно улыбался. Его лицо светилось экзальтированным восторгом.

– Ты тоже видел это? – спросил он крайне взбудоражено.

Я не сразу ответил ему, с трудом заглатывая в легкие кислород.

– Что видел? – наконец выдохнул, восстанавливая ритм сердца. – Что это было?

– Конец! – воскликнул он. – В начале будет конец, в конце будет начало, в начале будет конец, а в конце будет начало… – Он громко расхохотался, запрокинув голову к потолку. – В начале конец, а в конце начало… Это все действия луны, ее лучи искажают светлые мотивы солнца и вкладывают в нашу голову неправильные мысли. Ты неправильно мыслишь. Она прикоснулась к тебе своей ладонью, похитила твой разум. Луна преломляет свои… свои… хочешь дыма?

Если бы я говорил на одном языке с этим ненормальным, то сумел бы понять, о чем это он талдычит, а может в его словах и вовсе нет ни капли здравого смысла и все это просто пустой ветер.

Проклятый, паршивый, гадкий, мерзкий, нехороший сон! Я бы хотел разгадать загадку этих сновидений, возможно, тогда бы перестал бояться и вздрагивать от каждого пробуждения, как от очередной мнимой смерти; ощущение чего-то неотвратимого рассеялось бы подобно туче в безоблачном ясном небе. Но думаю любой скажет, что мистикой тут и не пахнет. Все выливается из окружения: посмотри, где ты находишься, в совокупности с тем, что делаешь, с кем общаешься – не мудрено, что тебе видится подобное, быть может через пару лет ты станешь таким же безумным, как этот безобидный малый, над головой которого кружится серый нимб из дыма. В своем халате, закинутым через плечо, с фирменной тонкой бороденкой и неприлично спокойным, растянутым в блаженстве, лицом Никак очень напоминал проповедника, помешанного на своих идеалах. С его красноречием он запросто мог бы играть эту роль.

Через пару часов наступило спасительное утро – рассвет, который обычно я не ждал с надеждой. Но я отошел от кошмаров и вспомнил, что у меня в этот день была назначена важная встреча. Точно! Как удар молнии, пронзило мое сознание насквозь. Еще вчера случилось нечто особенное. Это в корень все изменило, мое будущее стало еще более туманным и непредсказуемым. Тайлер свел меня с Линдой.

Она была в легком зеленом пальто, узких джинсах, подчеркивающих сильное, стройное тело, и симпатичных зеленых сапожках; редкие порывы ветра развевали шелковый шарф ядовитого цвета, который был обвязан вокруг ее шеи. Темно-рыжие, распущенные, прямые волосы обрамляли прекрасное выразительное лицо – бледное с небольшим румянцем, гладкое, без единого намека на морщинки. Она была потрясающая. Годы пошли ей только на пользу, чего не скажешь обо мне – побитом и уставшем, со впалыми глазами, под которыми от бессонницы образовались страшные круги, с резко очерченными скулами, и это болезненное выражение загнанного в угол охотниками зверя.

Я подошел к ней ближе. Ее добрые голубые глаза внимательно на меня смотрели.

– Не думал, что