Собрание сочинений. Том 8. 2013–2015 - Юрий Михайлович Поляков

только идеями гласности, перестройки, ускорения, но и дефицитными продуктами.

Невыспавшийся и хмурый после вчерашнего пьянства Гена вышел из СВ, огляделся, ища встречающих, но не обнаружил на опустевшей платформе никого, кроме молодого человека с битловской прической и усами подковой, как у Ринго Старра. Посланец райкома так выглядеть не мог, не имел права, но это был как раз он – в джинсах и штормовке. Прислонившись к витой чугунной колонне, «битл» читал «Мымру», номер недельной давности.

«Интересные в провинции партократы!» – подумал Гена.

Будучи исправным членом КПСС, Скорятин давно уже с раздражением относился к «руководящей и направляющей силе общества», так квартиросъемщик злобится на жилконтору, где все пошло вразнос: то канализация фонтанирует, то крыша течет, то кончается тепло в батареях… Отец – другое дело, тот до последнего верил партии как жене. В девятом классе Гена по совету дяди Юры стал слушать на ночь «Голос Америки», гундевший сквозь треск глушилок убедительные гадости про СССР. Павел Трофимович выявил крамолу и выпорол сына, приговаривая: «Слушай что положено, засранец!» В армии на политзанятиях капитан-пропагандист, зевая, бубнил им статьи из «Агитатора армии и флота». Слова тянулись, как бесконечный караван верблюдов, покрытых кумачовыми попонами, но смысл прочитанного был одинаково непонятен и рядовому Торнырдаеву, почти не знавшему по-русски, и самому капитану – выпускнику Высшего военно-политического училища. На журфаке недоверие к «уму, чести и совести нашей эпохи» только окрепло: даже преподаватели показательно читали «Известия», парламентский орган, а не «Правду», рупор однопартийного маразма, хотя обе газеты были похожи, словно башни Кремля. Попав в семью Ласских, Гена не только укрепился в презрении к совку, но и усвоил улыбчивое снисхождение к этой стране, сразу выдающее в человеке врожденную интеллигентность. К 1988-му неприязнь к советской власти расползлась, точно эпидемия осеннего гриппа. Люди заражались друг от друга в метро, в кино, на собрании, в гостях. Все, будто зачарованные, повторяли: «Так жить нельзя!» И чем лучше человек жил, тем невыносимее страдал.

Скорятин по разнарядке Союза журналистов купил свою первую машину – кофейную «шестерку», и прежнее недовольство «Верхней Вольтой с ракетами» сменилось вялым бешенством. А как иначе? Чтобы залить бак бензина, приходилось стоять в очереди. Новый аккумулятор взамен осыпавшегося мог достать только тесть. Чтобы загнать машину на «яму», даже по знакомству, нужно было в техцентре лебезить перед механиками, величавыми, как потомственные аристократы. А возле поставленного накануне дорожного знака тебя алчно ждал красномордый гаишник с никелированной штучкой, которой делают просечки в правах. Хотелось плюнуть, рвануть рубаху и взять штурмом какой-нибудь райком.

Заметив Гену, незнакомец встрепенулся, свернул газету в трубочку и радушно пошел навстречу:

– Вы Скорятин?

– Да. Как догадались?

– А журналисты всегда – или в коже, или в замше.

На москвиче было новое кожаное полупальто, клетчатый шарф и кепи с кокетливым помпоном. В таком виде он мог сыграть иностранного шпиона в советском кинофильме.

– А вы, значит… – Он улыбнулся битлу.

– Колобков. Илья Сергеевич. Можно просто Илья. Заведующий отделом агитации и пропаганды Тихославльского райкома партии.

– Очень приятно. Геннадий Павлович. Можно Геннадий. – Спецкор протянул руку, дивясь странному ответработнику с забавной фамилией.

– Не верите, что я из райкома? – усмехнулся тот. – Я бы тоже год назад не поверил. Пойдемте в машину! Давайте чемоданчик!

– Спасибо, я сам.

– Отличная у вас статья в номере! – на ходу похвалил Илья. – И название хлесткое: «Ускорение перестройки или перестройка ускорения?» Умеете вы словцо завернуть!

– На том стоим, – веско улыбнулся гость.

На привокзальной площади их ждала «Волга» майонезного цвета, как такси, но только без «шашечек». За рулем сидел седой солидный водитель в пиджаке, белой рубашке и черном галстуке. Он куда больше походил на ответственного работника, чем чудной Колобков.

– Поехали, пожалуй, Николай Иванович? – осторожно спросил райкомовец.

Шофер неторопливо кивнул – словно мог отказаться.

По длинной Коммунистической улице (бывшей Дворянской, уточнил Илья) промахнули центр города. С высокого арочного моста открылась Волга, еще подернутая остатками ночного тумана. У берегов мутно чернели лодки со сгорбившимися рыбаками, а по фарватеру летела, приподняв нос и раздвигая волны крыльями, ранняя «Ракета». Над дальними лесами висело умеренное утреннее солнце.

– Посмотрите направо! – предложил Колобков и перешел на скороговорку, как заправский гид. – Покровский монастырь основан в тринадцатом веке князем Михаилом Всеволодовичем. Справа Львиные ворота – архитектурная доминанта северного фасада. К воротам пристроен захаб для контроля над переправой через речку Вереслу…

«Захаб? – подумал Скорятин. – Надо посмотреть в словаре…».

По нормальному шоссе ехали недолго, вскоре оно превратилось в подобие бесконечной стиральной доски.

– Вот на таких путях-дороженьках и обломала железные клыки стальная машина вермахта! – хихикнул Илья.

– А разве немцы здесь были? – удивился москвич.

– Я и говорю: не дошли – обломались…

Водитель кашлянул и засопел. Вдоль дороги поднимался уступами свежий майский лес, за голубым клубящимся кустарником шел нежно-зеленый березняк, а дальше вставали синие готические ели. По обочинам мелькали золотые одуванчики, лиловые фиалки и белые островки звездчатки. Когда машина, рыча от натуги, вползла на взгорок, снова открылась Волга. Река ослепительно рябила, извиваясь на солнце. Колобков говорил и говорил, он просто физически не мог молчать:

– В отдалении видны курганы Долгий, Олений и Груздевой. Интересно, что расположены они на одной линии, которая ведет к селу Алтунино, где, по легенде, и находился знаменитый камень Алатырь…

– А вы, часом, не экскурсовод?

– А вы случайно не следователь?

– Я специальный корреспондент, а это то же самое, что «важняк».

– Ого! В таком случае я – экс-экскурсовод.

Через полчаса Гена знал про Колобкова всё.

Год назад тот еще работал в областном краеведческом музее младшим научным сотрудником, заканчивал «диссер» о дохристианских памятниках Среднего Поволжья, – в общем, жил не тужил. Как-то лежал дома с температурой, перечитывал Татищева под кантаты Бортнянского и пил чай с лимоном. Счастье! Никто не беспокоил: телефона в коммунальной квартире нет, очередь подойдет лет через пять. Нирвана! Вдруг в панике прибежали из обкома: «Спасай!» В город нагрянул секретарь ЦК КПСС Волков. С началом перестройки руководство повадилось наезжать внезапно. Раньше загодя предупреждали, чтобы успели фасады на главной улице подновить, прикрыть заборами недострой да травку на газонах подзеленить. А теперь – здравствуйте, как живете, что жуете, куда ускоряетесь? В общем, начальство надо срочно занять, провести экскурсию, а в музее никого, все ушли на фронт. Пятницу объявили санитарным днем, чтобы народ урожай дособирал, заложил в погреба, перекопал под зиму огороды. В магазинах-то шаром покати. Да еще, как на грех, опята поперли точно спятили – стволов в лесу под шляпками не видно.

– В общем, продовольственная программа на марше, – хихикнул Колобков. – Нечерноземье