Николай Некрасов - Том 5. Кому на Руси жить хорошо

3. Старое и новое

Иона кончил, крестится;Народ молчит. Вдруг прасолаСердитым криком прорвало:

«Эй вы, тетери сонные!Па-ром, живей,  па-ром!»— «Парома не докличишьсяДо солнца! перевозчикиИ днем-то трусу празднуют,Паром у них худой,Пожди! Про Кудеяра-то…»— «Паром! пар-ом! пар-ом!»Ушел, с телегой возится,Корова к ней привязана —Он пнул ее ногой;В ней курочки курлыкают,Сказал им: «Дуры! цыц!»Теленок в ней мотается —Досталось и теленочкуПо звездочке на лбу.Нажег коня саврасогоКнутом — и к Волге двинулся.Плыл месяц над дорогою,Такая тень потешнаяБежала рядом с прасоломПо лунной полосе!«Отдумал, стало, драться-то?А спорить — видит — не о чем, —Заметил Влас. — Ой, господи!Велик дворянский грех!»— «Велик, а всё не быть емуПротив греха крестьянского», —Опять Игнатий ПрохоровНе вытерпел — сказал.Клим плюнул. «Эх приспичило!Кто с чем, а нашей галочкеРодные галченяточкиВсего милей… Ну, сказывай,Что за великий грех?»

Аммирал-вдовец по морям ходил,По морям ходил, корабли водил,Под Ачаковым бился с туркою,Наносил ему поражение,И дала ему государыняВосемь тысяч душ в награждение.В той ли вотчине припеваючиДоживает век аммирал-вдовец,И вручает он, умираючи,Глебу-старосте золотой ларец.«Гой, ты, староста! Береги ларец!Воля в нем моя сохраняется:Из цепей-крепей на свободушкуВосемь тысяч душ отпускается!»

Аммирал-вдовец на столе лежит…Дальний родственник хоронить катит.

Схоронил, забыл! Кличет старостуИ заводит с ним речь окольную;Всё повыведал, насулил емуГоры золота, выдал вольную…

Глеб — он жаден был — соблазняется:Завещание сожигается!

На десятки лет, до недавних днейВосемь тысяч душ закрепил злодей,С родом, с племенем; что народу-то!Что народу-то! С камнем в воду-то!

Всё прощает бог, а Иудин грехНе прощается.Ой, мужик! мужик! ты грешнее всех,И за то тебе вечно маяться!

Суровый и рассерженный,Громовым грозным голосомИгнатий кончил речь.Толпа вскочила на ноги,Пронесся вздох, послышалось:«Так вот он, грех крестьянина!И впрямь страшенный грех!»— «И впрямь: нам вечно маяться,Ох-ох!..» — сказал сам староста,Опять убитый, в лучшееНе верующий Влас.И скоро поддававшийсяКак горю, так и радости,«Великий грех! великий грех!» —Тоскливо вторил Клим.

Площадка перед Волгою,Луною освещенная,Переменилась вдруг.Пропали люди гордые,С уверенной походкою,Остались вахлаки,Досыта не едавшие,Несолоно хлебавшие,Которых вместо баринаДрать будет волостной,К которым голод стукнутьсяГрозит: засуха долгаяА тут еще — жучок!Которым прасол-выжигаУрезать цену хвалитсяНа их добычу трудную,Смолу, слезу вахлацкую, —Урежет, попрекнет:«За что платить вам много-то?У вас товар некупленный,Из вас на солнце топитсяСмола, как из сосны!»

Опять упали бедныеНа дно бездонной пропасти,Притихли, приубожились,Легли на животы;Лежали, думу думалиИ вдруг запели. Медленно,Как туча надвигается,Текли слова тягучие.Так песню отчеканили,Что сразу наши странникиУпомнили ее:

Голодная

Стоит мужик —Колышется,Идет мужик —Не дышится!

С коры егоРаспучило,Тоска-бедаИзмучила.

Темней лицаСтеклянногоНе виданоУ пьяного.

Идет — пыхтит,Идет — и спит,Прибрел туда,Где рожь шумит.

Как идол сталНа полосу,Стоит, поетБез голосу:

«Дозрей, дозрейРожь-матушка!Я пахарь твой,Панкратушка!

Ковригу съемГора горой,Ватрушку съемСо стол большой!

Всё съем один,Управлюсь сам.Хоть мать, хоть сынПроси — не дам!»

«Ой, батюшки, есть хочется!» —Сказал упалым голосомОдин мужик; из пещураДостал краюху — ест.«Поют они без голосу,А слушать — дрожь по волосу!» —Сказал другой мужик.И правда, что не голосом —Нутром — свою «Голодную»Пропели вахлаки.Иной во время пенияСтал на ноги, показывал,Как шел мужик расслабленный,Как сон долил голодного,Как ветер колыхал,И были строги, медленныДвиженья. Спев «Голодную»Шатаясь, как разбитые,Гуськом пошли к ведерочкуИ выпили певцы.

«Дерзай!» — за ними слышитсяДьячково слово; сын егоГригорий, крестник старосты,Подходит к землякам.«Хошь водки?» — «Пил достаточно.Что тут у вас случилося?Как в воду вы опущены!..»— «Мы?.. что ты?..» Насторожились,Влас положил на крестникаШирокую ладонь.

«Неволя к вам вернулася?Погонят вас на барщину?Луга у вас отобраны?»— «Луга-то?.. Шутишь брат!»— «Так что ж переменилося?»..Закаркали «Голодную,Накликать голод хочется?»— «Никак и впрямь ништо!» —Клим как из пушки выпалил;У многих зачесалисяЗатылки, шепот слышится:«Никак и впрямь ништо!»

«Пей вахлачки, погуливай!Всё ладно, всё по-нашему,Как было ждано-гадано.Не вешай головы!»

«По-нашему ли, Климушка?А Глеб-то?..»      ПотолкованоНемало: в рот положено,Что не они ответчикиЗа Глеба окаянного,Всему виною: крепь!«Змея родит змеенышей,А крепь — грехи помещика,Грех Якова несчастного,Грех Глеба родила!Нет крепи — нет помещика,До петли доводящегоУсердного раба,Нет крепи — нет дворового,Самоубийством мстящегоЗлодею своему,Нет крепи — Глеба новогоНе будет на Руси!»

Всех пристальней, всех радостнейПрослушал Гришу Пров:Осклабился, товарищамСказал победным голосом:«Мотайте-ка на ус!»— «Так, значит, и „Голодную“Теперь навеки побоку?Эй, други! Пой веселую!» —Клим радостно кричал…Пошло, толпой подхвачено,О крепи слово верноеТрепаться: «Нет змеи —Не будет и змеенышей!»Клим Яковлев ИгнатияОпять ругнул: «Дурак же ты!»Чуть-чуть не подрались!Дьячок рыдал над Гришею:«Создаст же бог головушку!Недаром порываетсяВ Москву, в новорситет!»А Влас его поглаживал:«Дай бог тебе и серебра,И золотца, дай умную,Здоровую жену!»— «Не надо мне ни серебраНи золота, а дай господь,Чтоб землякам моимИ каждому крестьянинуЖилось вольготно-веселоНа всей святой Руси!» —Зардевшись, словно девушка,Сказал из сердца самогоГригорий — и ушел.

Светает. СнаряжаютсяПодводчики. «Эй, Влас Ильич!Иди сюда, гляди, кто здесь!» —Сказал Игнатий Прохоров,Взяв к бревнам приваленнуюДугу. Подходит Влас,За ним бегом Клим Яковлев,За Климом — наши странники(Им дело до всего):За бревнами, где нищиеВповалку спали с вечера,Лежал какой-то смученный,Избитый человек;На нем одежа новая,Да только вся изорвана,На шее красный шелковыйПлаток, рубаха красная,Жилетка и часы.Нагнулся Лавин к спящему,Взглянул и с криком: «Бей его!»Пнул в зубы каблуком.Вскочил детина, мутныеПротер глаза, а Влас егоТем временем в скулу.Как крыса прищемленная,Детина пискнул жалобно —И к лесу! Ноги длинные,Бежит — земля дрожит!Четыре парня бросилисьВ погоню за детиною,Народ кричал им: «Бей его!»,Пока в лесу не скрылисяИ парни, и беглец.

«Что за мужчина? — старостуДопытывали странники. —За что его тузят?»

«Не знаем, так наказаноНам из села из Тискова,Что буде где покажетсяЕгорка Шутов — бить его!И бьем. Подъедут тисковцы,Расскажут». — «Удоволили?» —Спросил старик вернувшихсяС погони молодцов.«Догнали, удоволили!Побег к Кузьмо-Демьянскому,Там, видно, переправитьсяЗа Волгу норовит».

«Чудной народ! бьют сонного,За что про что не знаючи…»

«Коли всем миром велено:Бей! — стало, есть за что! —Прикрикнул Влас на странников. —Не ветрогоны тисковцы,Давно ли там десятогоПороли?.. ой, Егор!..Ай служба — должность подлая!Гнусь-человек! — Не бить его,Так уж кого и бить?Не нам одним наказано:От Тискова по Волге-тоТут деревень четырнадцать, —Чай, через все четырнадцатьПрогнали, как сквозь строй!»

Притихли наши странники.Узнать-то им желательно,В чем штука, да прогневалсяИ так уж дядя Влас.

Совсем светло. ПозавтракатьМужьям хозяйки вынесли:Ватрушки с творогом,Гусятина (прогнали тутГусей; три затомилися,Мужик их нес под мышкою:«Продай! помрут до городу!» —Купили ни за что).Как пьет мужик, толкованоНемало, а не всякомуИзвестно, как он ест.Жаднее на говядину,Чем на вино, бросается.Был тут непьющий каменщик,Так опьянел с гусятины,Начто твое вино!Чу! слышен крик: «Кто едет-то!Кто едет-то!» НаклюнулосьЕще подспорье шумномуВеселью вахлаков.Воз с сеном приближается,Высоко на возуСидит солдат Овсяников,Верст на двадцать в окружностиЗнакомый мужикам,И рядом с ним Устиньюшка,Сироточка-племянница,Поддержка старика.Райком кормился дедушка,Москву да Кремль показывал,Вдруг инструмент испортился,А капиталу нет!Три желтенькие ложечкиКупил — так не приходятсяЗаученные натвердоПрисловья к новой музыке,Народа не смешат!Хитер солдат! по времениСлова придумал новые,И ложки в ход пошли.Обрадовались старому:«Здорово, дедко! спрыгни-ка,Да выпей с нами рюмочку,Да в ложечки ударь!»— «Забраться-то забрался я,А как сойду, не ведаю:Ведет!» — «Небось до городаОпять за полной пенцией?Да город-то сгорел!»— «Сгорел? И поделом ему!Сгорел? Так я до Питера!Там все мои товарищиГуляют с полной пенцией,Там — дело разберут!»— «Чай, по чугунке тронешься?»Служивый посвистал:«Недолго послужила тыНароду православному,Чугунка бусурманская!Была ты нам люба,Как от Москвы до ПитераВозила за три рублика,А коли семь-то рубликовПлатить, так черт с тобой!»

«А ты ударь-ка в ложечки, —Сказал солдату староста, —Народу подгулявшегоПокуда тут достаточно,Авось дела поправятся.Орудуй живо, Клим!»(Влас Клима недолюбливал,А чуть делишко трудное,Тотчас к нему: «Орудуй, Клим!»,А Клим тому и рад.)

Спустили с воза дедушку,Солдат был хрупок на ноги,Высок и тощ до крайности;На нем сюртук с медалямиВисел, как на шесте.Нельзя сказать, чтоб доброеЛицо имел, особенноКогда сводило старого —Черт чертом! Рот ощерится,Глаза — что угольки!

Солдат ударил в ложечки,Что было вплоть до берегуНароду — всё сбегается.Ударил — и запел:

Тошен свет,Правды нет,Жизнь тошна,Боль сильна.Пули немецкие,Пули турецкие,Пули французские,Палочки русские!Тошен свет,Хлеба нет,Крова нет,Смерти нет.Ну-тка, с редута-то с первого номеру,Ну-тка, с Георгием — по миру, по миру!У богатого,У богатины,Чуть не поднялиНа рогатину.Весь в гвоздях заборОщетинился,А хозяин, вор,Оскотинился.Нет у бедногоГроша медного:«Не взыщи солдат!»— «И не надо, брат!»Тошен свет,Хлеба нет,Крова нет,Смерти нет.Только трех МатренДа Луку с ПетромПомяну добром.У Луки с ПетромТабачку нюхнем,А у трех МатренПровиант найдем.У первой МатреныГруздочки ядрены,Матрена втораяНесет каравая,У третьей водицы попью из ковша:Вода ключевая, а мера — душа!Тошен свет,Правды нет,Жизнь тошна,Боль сильна.

Служивого задергало.Опершись на Устиньюшку,Он поднял ногу левуюИ стал ее раскачивать,Как гирю на весу;Проделал то же с правою,Ругнулся: «Жизнь проклятая!» —И вдруг на обе стал.

«Орудуй, Клим!» По-питерскиКлим дело оборудовал:По блюдцу деревянномуДал дяде и племяннице,Поставил их рядком,А сам вскочил на бревнышкоИ громко крикнул: «Слушайте!»(Служивый не выдерживалИ часто в речь крестьянинаВставлял словечко меткоеИ в ложечки стучал.)

Клим