Улица Космонавтов - Роман Валерьевич Михайлов

Люди, рожденные и живущие у моря — рыбаки. Они могут быть ловцами не физических, а метафизических рыб, но все равно, они — рыбаки. Они могут ходить по миру в моряцких одеждах, с удочками, могут приезжать на дискотеки или партсобрания с удочками, могут выглядеть, как придурки. А это не придурки, это рыбаки. Живущие на берегу моря делятся с морем своим бытием, даже своими снами. По ночам море становится черным и дышит глубоко, поедает сны живущих рядом, смешивает их со снами рыб. Взамен же море дает рыбацкую инициацию.

Подслушал один раз разговор двух бабулек на остановке. Подслушать было несложно, так как одна бабулька говорила очень громко, пытаясь, видимо, привлечь к себе внимание других людей. Она, видать, ходила по заезжим сектам, читала что-то:

— Наступает целая эпоха, — она сказала «эпоха» и взяла правильную актерскую паузу, вглядываясь в лицо собеседницы. В актерстве есть важное правило: паузу лучше затянуть, чем укоротить, спешить не надо. — Эпоха! В Библии говорится об этом.

— А… я и не знаю этого всего, — другая бабулька явно не хотела тему поддерживать.

— Зато я знаю! Надо писания изучать. Ты меня слушай, я тебе все объясню…

У многих рыбаков внутри живет осознание, что необходимо достроить корабль, сесть в него и поплыть. Они могут быть умными или глупыми, талантливыми или бездарными, но они — рыбаки, они на корабль стремятся.

Цыгане тянулись к Душману с детства. Они слушали его, боялись его, смеялись над ним, приходили снова и снова.

— Ты, Душман, самый умный. Умнее взрослых. Отвечаю, пацан, такого никто не говорит. Откуда ты это узнал все?

А Душман начинал хохотать. Запрокидывал голову назад и хохотал. С душой и безумием. Цыгане еще больше впечатлялись, уходили, приходили снова. Однажды мы были с ним на дворе, спрятанные даже от собак. Вова-псих прогуливался со своей мамой по кругу, подходил к турникам, подтягивался, смотрел в нашу сторону, улыбался, будто нас замечал. Душман спросил об уюте. А я рассказал о мармеладинках, в формочках ромбиков, которые мне папа приносил, когда я сидел на стуле, укрывшись его курткой. Он еще извинился, что сказал сначала, что будут мармеладинки не ромбиковые, а круглые. Да, уют — это когда тебе приносят мармеладинки, и еще извиняются. Тогда Душман объяснил, что цыганская грязь — это стихия, разрушающая бледный уют.

— И еще… Бомж просыпается раньше всех, подкрадывается к пропитой бомжихе, обнюхивает ее и незаметно для мира целует в волосы.

— А зачем он ее целует?

— Потому что любит. Когда любишь, хочется целовать. Ты еще маленький для таких разговоров.

Да, он был старше меня лет на пять и знал о вещах куда больше. Там, где мы жили, раньше располагались вольные поселения и многие из живших имели опыт тюремных дел. Часто по вечерам можно было увидеть Душмана, сидящим на скамейке с незнакомым мужичком, беседующим в тишине, даже не беседующим, а смотрящим, тихо, с душой.

3. Душман.

Моя мама немного отошла от ужасов развода, познакомилась с мужчиной и стала жить с ним. Мужчина крепкий, хороший. Я по-прежнему жил с бабушкой и дедушкой, но часто навещал маму, оставался у нее ночевать. Оказалось, что этот мужчина тоже был из отсидевших. Ко мне он относился строго, но по-доброму. К сожалению, прожили они вместе недолго, перессорились, тоже разошлись. Затем мама вышла замуж. Человек этот оказался сложнее даже сложных людей. Когда-то он сильно пил. Так сильно, что пропил и то, что было рядом, и самого себя. В один момент решил вылечиться, лег в наркологическое отделение психиатрической больницы. Вылечился. Больше не пил. Но с психикой сотворилось что-то странное. В общем, прошло немного времени, и я полноценно ощутил, что такое жизнь с психически больным отчимом. Он часто колотил маму, приезжала милиция, разбиралась. Дедушка собирался его убить, ездил, разбирался, снова приезжала милиция. Ничего особенного, обычный быт тех мест. Там не было семей, где в какой-нибудь момент жизни не происходило подобного. Идешь, бывало, по утру… птицы, небо, а тут из окна:

— Убью! Урод, не жить тебе.

И женский вопль. Знаешь их хорошо. Смотришь, на следующий день идут, обнимаются, смотрят на жизнь с надеждой и радостью.

Маму и дедушку я любил бесконечно чувственно. Иногда задумывался, что буду делать, если их не станет. Внутри себя четко определял, что жить без них не буду, сброшусь с самого верхнего этажа нашего дома. Даже присматривал себе место, откуда это удобнее сделать. Душману я откровенно рассказывал об этих чувствах и планах, на что он громко хохотал, одобрительно смотрел. Душман стал предлагать делать интересные дела: составлять книгу райских животных, книгу всех рыб, живущих на земле, изучать тайные ходы подвала.

— Давай, бери карандаш и пиши. Овечка. Коровка. Козочка… Так, кто еще в раю может жить… Записал? Козочку записал? Так. Надо всех-всех записать.

В первом классе школы было совсем скучно. Там не было и близко того, что рассказывал Душман. Никаких райских животных и тайн заброшенных тюрем, никаких убегающих звезд или спрятанных в подвале ламп. Я ждал, когда же закончатся уроки, я смогу сесть на скамейке рядом со своим другом и услышать новое и интересное.

Окружали нас открытые псковские люди, без признаков глубокого интеллекта, но с верой. О, сколько было психов! Один бегал с топором по двору, когда напивался, а когда был трезв, тихо садился на скамейке и рассказывал, как был любовником Гитлера. Говорил он вкрадчиво: «он был такой мужественный, а я такой нежный» (как я узнал потом, он с собой покончил). Другой прятался за деревьями. Еще один думал, что кусты под окном — это лес. Одна сумасшедшая тетя все время нюхала цветы на улице. Вдохнет бывало так глубоко-глубоко, накрашенная такая, смешная. Есть такие женщины средних лет, накрашенные ярко-ярко, бродячие, смотрящие на свои отражения в лужах, в витринах, иногда тихо хохочущие. Наверное, они не просто так такими стали, горе случилось у них, наполнило их неприятностями. Ходили у нас такие. Мы с Душманом ловили их взгляды и идеи, знакомились, обсуждали их нужды.

Многие местные пацанчики были научены жизнью от рождения. Они встречали своих отцов и старших братьев после отсидок, слушали рассказы, общались, затем сами играли в тюрьмы.