Седьмое измерение - Александр Николаевич Житинский

делать. Соседи уже перенесли мебель на бывшую стену и срочно оклеивали обоями бывший потолок.

— Нет! — сказал я жене, возвратясь. — Нужно бороться с обстоятельствами. Будем жить как жили. Кто их знает, вдруг поставят вверх ногами? Снова придется менять интерьер.

И мы продолжаем жить как жили, но теперь уже горизонтально.

К сожалению, выходя на улицу, приходится принимать вертикальное положение, чтобы удобнее было ездить в трамвае.

СЕРЬГА

огда я встретил школьного приятеля, выяснилось, что я постарел. Я был все такой же, а он нет. На нем была дублёнка, импортные меховые башмаки и янтарный перстень. Подмышкой он нёс японские слаломные лыжи стоимостью в мою годовую зарплату.

В правом ухе у него болталась маленькая серьга. Мне это показалось излишним.

— Как жизнь? — спросил я, хотя и так всё было ясно.

— Жизнь прекрасна и удивительна! А ты как? — сказал он и дотронулся до серьги.

— Одни неприятности! — сказал я и принялся перечислять неприятности. Он улыбался и кивал.

— Рад, что у тебя всё в порядке, — сказал он, когда я кончил, и снова дотронулся до серьги. — Ну, я пошёл. Бывай!

И он удалился, помахивая серьгой, похожей на кнопочный выключатель торшера.

Гораздо позже, просматривая какой-то зарубежный журнал, я узнал, что это и был выключатель. Он рекламировался как средство сохранения нервной системы.

Это был выключатель ушей.

СОСТЯЗАНИЕ

ачалось всё довольно мило. Официант принёс бутылку шампанского и поставил на столик: «Для вас и вашей дамы от товарищей с крайнего стола».

Я посмотрел туда. Товарищи с крайнего стола уже ожидали моей реакции. Они приподняли бокалы, одновременно кивая. Я тоже кивнул и послал им цветы.

Через пять минут официант принёс коньяк. Товарищи с крайнего стола продолжали поднимать бокалы, улыбаясь очень дружественно.

Я послал им сборник стихов Пушкина. Они поняли это по-своему и прислали цветной телевизор, который передавал их улыбающиеся красные лица. Все вместе на экране они не помещались, поэтому приходилось переключаться.

Я послал им репродукцию Ван Гога берлинского издания. Они пришли в восторг, и тут же официант пригнал «Жигули» цвета морской волны и поставил в проходе.

— Для вас и для вашей дамы, — переведя дух, сказал он.

Я немного поднатужился и отправил им двадцать третью сонату Бетховена в исполнении Святослава Рихтера. Вышла небольшая заминка с роялем, но в общем администрация справилась.

Их фантазии хватило на трёхкомнатную кооперативную квартиру. В ресторане стало трудно передвигаться. Но публика не возмущалась, увлечённая состязанием.

Тогда я послал им портальный кран. Официанты его еле приволокли. Кран был с крановщицей.

— Вира! — скомандовал я.

Крановщица подцепила их столик крючком и, раскачав, забросила в Кижи. Я так и не понял, кто выиграл, потому что оттуда они ещё ничего не прислали.

КАТАСТРОФА

 

ысоко в небе летел самолет и по какой-то причине раскололся надвое. И пассажиры из него высыпались.

До земли было далеко, и они опускались, как чаинки на дно стакана. Можно было поговорить и кое-что вспомнить.

Погода была хорошая, безоблачная. Все материки и океаны лежали как на ладони.

— Посмотрите, — сказал один. — Это Крым. Я там отдыхал в прошлом году.

— В каком санатории? — спросил другой. Спросил просто так, от нечего делать.

— В санатории «Чайка».

— Там плохо кормят, — сказал тот. — На редкость.

— Ну, не скажите! — вмешалась женщина. Она была тяжелее других и опускалась быстрее. Поэтому она торопилась высказаться: — Конечно, если кто привык к острым блюдам, тому плохо. А для язвенников стол в «Чайке» прекрасный. Творог, сметана, кефир...

И она полетела дальше.

— Удивительный народ эти женщины, — проворчал первый. — Не знают, а говорят. В «Чайке» действительно плохо кормят. И язвенники здесь ни при чём. Язвенники в «Прибое» лечатся.

— Красиво, — вздохнул второй, обозревая ландшафт. — Интересно, какая температура воды?

— Градусов двадцать пять, не меньше.

— Нет, должно быть, всё-таки меньше.

— Может быть, — согласился первый.

Больше говорить было не о чем. Они полетели молча и упали где-то под Вологдой.

ФЕХТОВАЛЬЩИКИ

 

а перекрёстке двое фехтуют секундными стрелками от башенных часов. Они фехтуют тяжело, абсолютно неумело, и удовольствия явно не получают. Можно сказать, они фехтуют зря.

Дайте мне секундную стрелку! Я покажу, как изящно сделать выпад, как отвести удар, как жить мгновением.

Но мне дают часовую и предлагают резать ею колбасу. Часовая стрелка увесистая и тупая, а колбасы много. И вот сидишь и нарезаешь эти проклятые розовые кружки, жирные на ощупь.

А те двое уже устали. Они побросали свои стрелки, лёгкие и тонкие, как паутинки, и сидят, смотрят с тоской на меня.

Колбасы им захотелось, что ли?

БОЧКА ДИОГЕНА

 

бочке Диогена было тесно. Это была коллективная бочка Диогена на пятьдесят человекомест. Сам Диоген сидел за рулем и объявлял остановки по микрофону. Я и остальные философы мыслили и, следовательно, существовали. Правда, существовали так себе.

На одной из остановок в бочку попросился румяный философ лет двадцати пяти со спортивной сумкой в руках.

— Эй! Потеснитесь на одного человека! — крикнул он.

И все потеснились ровно на одного человека. Потеснились ровно на меня. Я оказался вдавленным внутрь соседнего философа и удивился, как там темно и пусто. Носились какие-то мысли, похожие на летучих мышей. Они были стремительны и никого не задевали. Со скуки я закурил, дожидаясь конца маршрута.

— Курить запрещается! Покиньте салон! —заявил Диоген по радио моему философу, заметив, что у того из ушей идёт дым.

Обиженный философ вышел из бочки, обещая при этом Диогену неприятности по службе. Бочка покатила дальше, а мы с философом куда-то пошли. Я осторожно постучал изнутри и попросил меня выпустить.

— Нет уж, теперь сиди! — воскликнул он, посмотрев внутрь себя ненавидящим взглядом.

Жаль мне его стало, но