Дождался - Константин Михайлович Станюкович

IV

В пансионе, кроме Неволина, был только один русский.

Все знали, что Неволин каждый день встречал жену и что сегодня она не приехала.

— Едва ли бедный русский дождется жены и завтра! — успела уже сообщить хозяйка многим жильцам, прибавив не без соболезнования о напрасной трате Неволина на букет в десять франков и на бонбоньерку с конфетами в двадцать.

Все с сочувствием и в то же время не без любопытного сдержанного удивления взглянули на безнадежно больного русского, не имевшего серьезно-убитого вида несчастного мужа, к которому не едет жена. Особенно приветливо ответив на общий поклон Неволина, продолжали прилично-бесшумно есть суп.

На двух-трех лицах типичных южан-французов мелькнули сдержанно-насмешливые улыбки над упорством заблуждения русского относительно женщин. Глупость доверчивого мужа, казалось, возмущала их еще больше, чем неприезд жены, о красоте которой давно всем рассказала госпожа Шварц, не раз любовавшаяся портретами молодой русской дамы на столе Неволина во время его отсутствия.

Дамы, напротив, были исключительно возмущены женой и порицали ее, когда не без удовольствия говорили об ожидании несчастного русского. Оно являлось событием в пансионе, давая интересную и пикантную тему для осторожно-тихих разговоров и предположений в комнатах и на прогулках.

Больной старый пастор-швед еще с большей, казалось, гордостью смотрел за обедом на хорошенькую свою молодую жену с льняными волосами и большими голубыми, словно бы недоумевающими глазами, которая ухаживала за ним с добросовестностью сестры милосердия, благоговейно внимала каждому его слову и нередко при публике целовала его большую белую и волосатую руку, словно бы в доказательство любви, верности и покорности образцовой жены.

Два англичанина, которые не без хладнокровного презрения отнеслись к этой «истории» русских супругов, все-таки воспользовались случаем, чтобы подержать пари на пятьдесят фунтов.

Приедет ли русская леди до конца недели или не приедет?

Пари должно считаться несостоявшимся, если жена явится только к похоронам джентльмена.

— Прибавлю десять фунтов!.. — процедил старый, плотный заводчик из Бирмингама с румяным, добродушным лицом, обращаясь к соседу, как только что Неволин вошел в столовую.

— All right[5]! — невозмутимо ответил молодой человек, совсем еще юноша, в смокинге и цветном жилете, с подозрительными красными пятнами на своем красивом, нежном и белом безбородом лице, не поворачивая шеи, которую подпирали высокие и туго накрахмаленные воротники.

— Шансы на моей стороне, милорд!

— Еще пять дней! — упорно прошептал юноша.

— Боюсь только, как бы пари не состоялось.

Красавец-юноша промолвил себе под нос:

— Держу двадцать пять, что состоится. Он пять дней продержится. Молодчина!

— Идет…

Чопорная, строгая, полная англичанка лет под сорок, с ослепительно белыми «лошадиными» зубами выдающейся челюсти, затянутая до того, что грудь, казалось, разорвет ажурную ткань лифа, — с взбитыми кудряшками, прикрывающими лоб, и с выхоленными крупными руками, унизанными блестящими кольцами, корректно подавила громкий вздох при виде Неволина.

— Невоспитанная и неприличная женщина! — безапелляционно чуть слышно промолвила англичанка.

Ее соседка, молоденькая рыжеволосая мисс, с изящно-тонкими красивыми чертами бледного лица, невольно чарующая своей простотой и спокойной независимостью, мягко и совсем тихо сказала:

— Вы несправедливы, тетя. Верно, есть уважительные причины, если леди не едет.

— Не может быть причин, Маб. Англичанки их не знают, когда надо исполнять свой долг, Маб!

— Лучше после обеда поспорим. Не правда ли, тетя?

И рыжеволосая девушка бросила взгляд на русского, чтоб убедиться, не мог ли он догадаться о том, что говорят.

Неволин не расслышал слов и не мог бы их понять. Разумеется, он и не подозревал, что о приезде жены и об его близкой смерти держат пари.

Он сел на конце стола, ближе к выходу, около единственного соотечественника в пансионе, писателя Ракитина, пожилого, видного блондина в хорошо сшитом темно-синем вестоне, ловко сидевшем на его барской, слегка располневшей фигуре, с кудреватыми светло-русыми волосами, красиво-небрежно зачесанными назад, и с подстриженной небольшой бородкой, подернутой сединой.

Неволин нередко рассказывал Ракитину о своей болезни, о скором приезде жены, о своих светлых надеждах, но чаще всего должен был лишь подавать реплики, слушая нового своего знакомого.

V

Ракитин любил говорить и любил, чтоб ему благоговейно внимали — и особенно женщины, не старее сорока лет и не оскорбляющие его эстетического, довольно изощренного вкуса — и чтобы не забывали — и еще лучше, если показывали ему — что он умный и талантливый писатель Ракитин и очень интересный еще мужчина, несмотря на его пятьдесят два года, для удобства, впрочем, сокращенные им до сорока восьми, тем более, что моложавость его не давала повода к сомнениям.

Все в пансионе Шварц знали, что Ракитин «знаменитый» русский писатель и что приехал в Кларан оканчивать новый роман.

О своем писательстве Ракитин объявил г-же Шварц в день приезда, когда объяснил ей, зачем просит поставить в его комнату письменный стол побольше, и осведомился: нет ли по соседству больных.

Вероятно, ради большей чести для пансиона, хозяйка произвела нового жильца в «знаменитого», о чем и сказала пансионерам.

Неволин испытывал перед Ракитиным невольное чувство неловкости и даже виноватости за то, что жена, о последнем письме которой он обрадованно сообщил ему, не приехала!

Стараясь скрыть это, он слабо пожал слабыми худыми руками полную, мясистую руку Ракитина и не без тайной зависти взглянул на его красивое, несколько самоуверенное и заносчивое лицо с умными, слегка насмешливыми, лукавыми темными глазами и стал есть суп, преодолевая отвращение к пище. И наконец, словно бы недовольный, что Ракитин молчит, проговорил преувеличенно-спокойным тоном:

— Вас удивляет, что жена не приехала, Василий Андреич?..

— Верно, что-нибудь задержало, Валерий Николаич!

— В Берлине отдыхает. Завтра и приедет.

— Получили телеграмму?

— Еще не получил… Получу.

«И ведь все еще упорно верит!» — подумал Ракитин.

Эта маленькая, красивая женщина с ангельскими глазами, судя по портретам, о которой так часто и восторженно говорил Неволин, возбуждала в Ракитине и любопытство писателя и завзятого любителя интересных женщин.

«Наверное втюрилась. Снова что-нибудь солжет в телеграмме или в письме, и этот до идиотства ослепленный муж опять поверит, будет ждать, волноваться и ходить на вокзал. Свинство, что не едет… Могла бы приехать и скрыть от умирающего, что не любит его. На это женщины виртуозки и умеют искренно пожалеть тех, кого обманывают. Откуда такое бессердечие у этой женщины?» — спрашивал себя Ракитин.

— А если Елена Александровна завтра не приедет? — осторожно проговорил Ракитин, чтобы заранее подготовить Неволина к возможному разочарованию.

— Не приедет? Почему вы предполагаете, что жена не приедет? — спросил Неволин.

В его взволнованном глухом голосе были и смущение, и испуг, и мольба.

Он знал, как «подло» смотрит Ракитин на женщин