Дитя. Сборник рассказов - Оксана Петровна Асеева

возникала необходимость выехать куда-нибудь за пределы села, колхоз выдавал справку, удостоверяющую личность. Это и заменяло паспорт. Ценой неимоверных усилий наша страна стремилась в индустриальное будущее, а её раз за разом отбрасывали в аграрную отсталость войны, войны…

Село, где жила семья моей мамы, середины пятидесятых годов прошлого века. Бабушка и дедушка моей мамы к тому времени уже умерли. В доме – пятеро на тот момент детей, для которых не было никакого образования, кроме средней школы. Соответствующая образованию работа в колхозе. Два работника – мать и отец. Вот придут эти два труженика к колхозной кассе получить причитающееся им на трудодни, а на руки вместо денег – облигации государственного займа. Так, посредством государственных займов, восстанавливали страну все: от простого колхозника до деятеля культуры и искусства. И только при помощи внутренних займов восстановили в который раз. Извне никто не дал ни одной монеты.

Естественно желание родителей лучшей доли своим детям. Вот и поехали моя мама и её сестры, в люди. Каждая из девчат после окончания школы, повзрослев, уезжала из родительского дома. Устраивались на работу, учились в техникумах заочно. Техникум – это колледж по-современному.

В общем, беднота потянулась к теплу, к сытости. Мама до сих пор вспоминает свой чемодан, с которым уехала из отчего дома. Чемодан был самодельный, из фанеры, крашенный только с одной стороны.

Устроившись на работу, моя мама ненадолго возвратилась домой. Теперь она везла домой гостинцы. От железнодорожной станции ей подвернулась удача: в село возвращались на телеге односельчане, знавшие её и родителей. Села моя мама на телегу, положила позади себя наволочку с гостинцами, так та наволочка и свалилась с телеги по пути. Приезжает моя мама домой радостная, поворачивается, чтобы взять гостинцы, а их – нет.

Казалось, достаточно получить образование и работать, чтобы от тебя отступила нищета. Можно сбросить серую фуфайку и галоши и надеть платьице и туфли – лодочки на шпильке. Сделать высокую прическу «бабетта». Произносить городские слова.

Это ничего, что ты довольствуешься койкой в общежитии или в съёмном жилье. Когда-нибудь, пусть не скоро, у тебя будет своя квартира. Своя семья.

И моя мама, и её сестры возвращались в дом, к своим родителям, проведывали их, привозили подарки, помогали своим трудом и деньгами как могли. И уезжали вновь, к своему новому месту работы и жизни, увозя нехитрые родительские гостинцы: бутылку подсолнечного масла, сухофрукты на компот, ведро картошки, десяток яиц, солёное сало, трёхлитровую банку молока.

Родители моей мамы были очень гостеприимными, поэтому в отчий дом съезжались все: повзрослевшие дочери, вначале с подругами, потом со своими семьями. Нам, внукам, всегда были рады, поэтому к приезду гостей припасали самую вкусную еду, а в доме, всегда чистом, наводили идеальный порядок.

Мою маму и её сестер миновала сиротская доля. В страшные годы войны им сохранили жизнь мама, бабушка, дедушка. Вернулся живым защитник – отец.

А счастливы они были всего лишь несколько дней своей жизни.

Место силы

Я проснулся на рассвете –

В небе ни единой тучи.

А вчера был дождь и ветер,

Мир был весь в слезах горючих.

Кто ж так высоко-высоко

В небе поднялся с метлою

И подмёл в мгновенье ока

Небо, скованное мглою?

Расул Гамзатов

Из раннего детства помню жар, бред. В чёрном мраке болезни на меня катятся огромные кости, и от них не увернуться. Я слаба, еле шевелюсь. Но мне почему-то нужно обязательно подняться.

Поднимись, слышишь?!

Я с трудом встаю в детской кроватке, держась за высокую перекладину руками. Меня рвёт черной, как дёготь, рвотой. Всё вокруг чёрное.

– О боже, что это? – с ужасом произносит мужской голос.

– Тише, тише! – шёпотом отвечает женский.

Меня переодевают, убирают запачканную постель, и я опять проваливаюсь в бред.

В детстве я очень сильно болела. Пневмонии, ангины не отступали от меня до тех пор, пока наша семья не переехала на Кубань, поближе к родителям моей мамы. Здесь, бывая у бабушки всё лето, я наконец поправилась и начала жить.

Когда я собралась описать своё детство, проведённое мною в селе, сразу же подумала о реке.

Челбас

Река эта степная, она зарождается из источника подземных вод в Ставропольском крае, протекает по Краснодарскому краю и, проделав путь в три сотни километров, минуя Сладкий, Горький, Кущеватый и Бейсугский лиманы, впадает в Азовское море.

Название реки происходит от тюркского «челбасу» – «ковш воды». Древние греки называли реку Феофания, то есть «божественная святыня». И правда, в жаркой степи всякий источник воды – спасительный, святой.

В селе через реку сооружена насыпь, в насыпи уложены бетонные кольца, соединённые в трубу для отвода воды. По трубе вода с шумом несётся сквозь насыпь, льётся по устройству наподобие бетонного лотка, успокаивается и дальше течёт уже обычной рекой. В селе насыпь называют «Гре́бля», а бетонное устройство для протекания воды под насыпью – «Лотоки́».

«Пошли купаться на Лотоки!» – говорит кто-то, и мы все идём купаться. Мы – это стайка детей, я из них самая мелкая. Мне, наверное, лет пять, и я представления не имею, что такое купаться, но иду со всеми, так же, как все, шлёпаю босыми ногами по горячему асфальту. К реке ведёт дорога, по которой очень редко проезжают машины, чаще – подростки на мопедах. До места купания меньше километра, но для меня это долгий путь.

Мы приходим, и я впервые вижу Лотоки. Воды в реке много, поэтому из трубы она вырывается с силой, грохотом и пеной. Вода прозрачная, серо-зеленоватая. На Лотоках всё село: мальчишки и девчонки возрастом постарше заполнили трубу. Держась внутри руками за её округлый свод, упёршись ногами, подростки противостоят течению и стараются перекричать эхо и шум реки, направленной по искусственному, узкому для неё руслу. Некоторых вода побеждает и несёт по трубе, лотку и дальше, где становится настоящей, глубокой, широкой, тёмной рекой. Вплавь ребятня возвращается к лотку, а дальше – по желанию: можно вновь забраться в трубу, а можно – на бетонные блоки, обрамляющие лоток. С блоков – ныряют, как положено, рыбкой, красиво изогнувшись, сложив впереди себя лодочкой ладони. Кто не может рыбкой, прыгает солдатиком, редко – бомбочкой. Чуть поодаль старшие подростки лежат на надутых резиновых камерах, покачивающихся на спокойной воде, вдалеке от ребячьей суеты. Бэушные камеры от колёс грузовых машин: ЗиЛов и «ГАЗонов».

Мы пришли, и все разбежались по своим привычным местам: в трубу, или нырять, или плавать. Я стою и ничего не делаю, потому что я не знаю, что такое купаться. Сейчас же появляется мой старший брат Костя.

Косте двенадцать лет, и он забежал на Лотоки на минутку, в перерыве. Мой старший брат работает помощником водителя на тюковальной машине. Это такая машина, которая тюкует сено, оставшееся на поле после обмолота зерна