Александр Амфитеатров - Зеленые святки

Все эти обряды, в некотором роде, мистерии, театральные представления на старо-языческие темы. Но во многих местностях сохранились и совершенно идольские игрища. Таков обряд троицкой куклы в Воронежской и Рязанской губерниях; таков почти повсеместный в средних губерниях России обряд «гостейки»: молодую берёзку одевают в женское платье и ставят в лучшей избе деревни; между Семиком и Троицыным днём в ней ходят в гости, величают её, а вечером Троицына дня — топят в реке.

В очерке «Неурожай и суеверие» было указано, как народ связал земное плодородие с волею усопших. В вешние дни, когда всё в земле оживает, предполагается народными поверьями, что и души усопших на воле. Христианство поддержало это убеждение днём Св. Духа, когда, как и в Семик, народ привык поминать своих родных покойников. Мертвецов, отшедших в вечность с миром, естественною смертью, напутствованных по установленному религиозному обряду, поминает церковь. Но, кроме этих счастливых покойников, есть множество несчастных. Это — души младенцев, умерших некрещёными, проклятых матерями в утробе или до крещения, утопленниц, удавленниц и, вообще, женщин и девиц, самопроизвольно лишивших себя жизни, то есть, вообще, души неудостоенных христианского погребения. Взрослых из этого отверженного сонмища народ зовёт, как сказано, русалками, младенцев — мавками. Троицын и Духов день — единственное время года, когда можно спасти этих малюток от вечного проклятия. Они носятся над землёю, вымаливая у живых людей себе крещения. Заслышав голос мавки, надо громко произнести обрядовую формулу: «прощаю тебя во имя Отца, Сына и Св. Духа!» и отслужить панихиду на первой неделе Петровского поста. Если в течение семи лет мавка не дождётся ни того, ни другого, она становится русалкою, проклятою без возврата к спасению.

Это — поверье христианское и христианским благочестием комментированное. Но Афанасьев хорошо замечает, что — когда не было ни христианства, ни, следовательно, христианского погребения, — то не только души погибших преждевременною или насильственною смертью, но и вообще все души усопших, как предполагалось — становились русалками и мавками и, выходя весною из оттаявшей земли, наполняли собою природу. Славянский пантеизм не допускал исчезновений души из мира. Отшедшая из людского круга, она жила близ людей в мотыльке, в птице, в дереве, в речном тумане, из причудливых клубов которого родились для народной фантазии мавки и русалки. Вешнее время — пора наибольшей чуткости их к отжитой жизни, пора, когда живой может войти с ними в ближайшее общение с особою лёгкостью и удобством; если он станет просить их, — просьба его будет услышана; будет чтить их, — почёт примется благосклонно и непосредственно. И, с верою этою, наивный язычник действительно, чтил всё, что в воскрешающей природе могло напомнить ему о воскрешающей душе, кланялся дереву, заново одетому в зелень, и рядил его в ленты и цветные платья; освобождал птицу и кормил её, потому что видел в ней прообраз души, улетающей на волю из могильного мрака; справлял русалочьи праздники. В заблуждениях его было так много поэзии, они так соблазнительно сближали человека с природою, душу его с мировою душою, что даже забыв содержание старых суеверий, мы не могли расстаться с их формами. Эстетика превозмогла, и мы до сих пор торжественно кормим птиц в Троицу, одеваем дома свои зеленью, рубим берёзки, хвалим Дида и Ладо, хотя всё это давным-давно потеряло для нас свой истинный тайный смысл. Привычка к поэзии стихийной веры, таким образом, оказалась сильнее, прочнее и долговечнее самой веры. И, как бы широко ни шагал прогресс, надо думать, что привычка эта будет жить вечно — до тех пор, пока весны сменяют зиму, пока в шуме лесов, птичьем стрекоте, жужжании пчёл и жуков будет слышаться человеку таинственный голос, возвестивший некогда Святому Оттону величественные слова от имени славянского бога весны Яровита: «Я — твой бог; я — тот, который одевает поля муравою и листьями леса; в моей власти — плоды нив и дерев, приплод стад и всё, что служит на пользу человека: всё это я даю чтущим меня и отнимаю у отвергающих меня».