Византийский двор - Петр Немировский

сцену: вон, на пригорке с каменной лестницей, Юрка остановил какого-то прохожего. Сашка, подойдя к ним, толкнул мужчину в грудь. Завязалась драка.    

Влад в это время стоял здесь, на углу скверика. Застегнул ширинку и побежал туда, где мужчина, уже сбитый с ног, лежал на земле. Сжавшись в комочек, прикрывал себя руками, чтобы защититься от ударов напавших на него.    

И красивые часы с позолоченным браслетом блеснули у него на руке.

Какая сила? Какая?! – толкнула Влада на это?! Хотел ли «наверстать упущенное» – мало участвовал в других драках этой ночи?

Подбежав, он с разгону ударил мужчину ногой по лицу. Наклонившись, сорвал с его руки часы. На миг даже сам испугался этого своего поступка.

Но был пьяным, и был героем.     

– Пацаны, бежим!

И втроем ринулись прочь, не предполагая, что окажется этот безобидный пригорок крутейшей горой...

Нет, нет, все-таки не обыграл Влада на допросах тот следователь, не обыграл. Первую партию – дело по хулиганству с дракой – правда, уступил ему Влад, рассказал все  как было. Зато вторую партию – дело по ограблению – выиграл. Потому что имел Влад надежное алиби. Верно просчитал тогда всё и расставил фигуры в правильной позиции для защиты.     

Вспомнил, что после драки Юрка взял себе те злосчастные часы, чтобы похвастать ими перед своей белокурой зазнобой. Не признал Влада на очной ставке и потерпевший. Потому что не видел его, а видел только двоих – Юрку и Сашку. Они били. Они и часы сорвали. Их и в тюрьму, грабителей.       

Воспользовался Влад во время допросов одним  абсолютно не шахматным приемом: забыл весь этот маленький эпизод, забыл напрочь, усилием воли. «Не был, не видел, не помню». И не было против него никаких прямых улик.     

Правду знали только двое. Но Сашка говорил только о себе, о друзьях тоже многого «не помнил». А Юрка вину Влада в ограблении взял на себя. Вот преступление и раскрылось.

Ровно двадцать лет потом жил Влад и не помнил. Не хотел помнить.  

Он закрыл глаза. Какие-то яркие звездочки замелькали перед ним в темноте...

А ведь все могло произойти иначе. Если бы не его мерзкая выходка с часами, все бы закончилось не так трагично, в тюрьму, может, никто бы и не сел. Но коль скоро он это сделал, то не Юрка и Сашка, а в первую очередь он, Влад, должен был семь лет сидеть в зоне, с пришитым номером  на черной робе, покрываясь лагерной коростой. И не было бы для него никакой академии. Никакой Америки. И никакой Византии.

Так должно было произойти по всем законам. Но Кто-то свыше распорядился иначе...

Медленно Влад пошел туда, на пригорок, где замерли два темных силуэта.

– Вот здесь, на этом самом месте... – Юрка засопел.

– Да. Я помню. Все помню, все, до последней мелочи. Помню даже, что те часы «Армани», когда я их снял, показывали начало второго, – сказал Влад.        

И странно было видеть троих молодых мужчин на том пригорке, ночью, разговаривающих о чем-то вполголоса. 

– Много ненависти я носил в себе, много лет, – тихо, но твердо сказал Юрка. – Аж задыхался в ней, в той ненависти. И себя ненавидел, что взял на себя чужую вину. И следователя ненавидел за то, что обманул, пообещав мне за «чистосердечное признание» малый срок. И мусоров ненавидел, которые били меня в камере, выколачивая «чистосердечное признание». А больше всех, Владя, тебя... 

Юрка недолго помолчал. Затем положил свою руку Владу на плечо:

– Но хорошо, что ты приехал. Хорошо, что не забыл ничего. Носил в себе вину много лет, значит, тоже страдал. И сын у тебя классный, я просто влюбился в него... Я тебя простил, простил, Владя, когда мы вместе к папе на могилу пошли... – Помолчал. – Жизнь короткая, очень короткая. С годами это лучше понимаешь. А людей близких очень мало, и чем дальше живешь, тем меньше их остается на Земле. Все мы друг другу нужны. Сегодня, видишь, тебе было плохо, ты к нам пришел. Завтра нам будет плохо, мы тебя попросим о помощи. Да, Сашок?   

Сашка, плотно сомкнув губы и нахмурившись, долго не отзывался:

– Ненавидеть, любить, прощать. Да-а... Нынче сложные пошли времена: у одних есть бабло, у других полезные связи и знакомства, у третьих еще что-то. А я так себе думаю: когда-то мы росли в одном дворе и у нас ничего не было – ни денег, ни связей. Мы просто дружили... – он приподнял голову и посмотрел куда-то вдаль. Вдруг криво улыбнулся и запел:

– Садись на змею,

Входи в колею,

В морях и пустынях...

– Ищи любо-овь сво-ою-у! – закричал Влад, накрыв плечи друзей руками и едва не запрыгивая на них.      

ххх   

Утро отъезда.

Влад сидел на кухне со свояком. Голова раскалывалась нестерпимо. Сколько же они втроем выдули вчера-то? И вот утром – расплата. Ему хотелось попросить у родственника аспирин, но было как-то стыдно.

– В котором часу ты пришел? Во  даешь. Я даже не слышал, как ты дверь открыл, – свояк бросил на Влада внимательный взгляд. – Хлебни пивка, полегчает. Предлагаю один раз.

– Нет, не надо. Я же не алкоголик, чтоб опохмеляться с утра.

За окном моросил дождик. Серо, пасмурно.

– Тогда терпи. Извини, что не могу тебя отвезти в аэропорт. Никак не получается. Работа. Sorry.

– It’s okay, – ответил Влад тоже по-английски. 

Уже дорожное настроение потихоньку овладевает им. Постепенно отступают силуэты Киева, его холмы и кручи над Днепром, купола церквей и старые парки.      

А откуда-то издалека медленно, словно призрак, надвигается, наплывает город Чикаго, с его небоскребами, с грохотом, полицией, банками...

А там – Галя, она наготовила им вкусной еды. Наверное, двадцать раз проверила онлайн, не задерживают ли рейс.

– Спасибо тебе, что помог моим друзьям с их рок-кафе. Чуть не забыл тебе рассказать… – Влад едва не хлопнул себя по лбу, но вовремя вспомнил про головную боль. – Их двоих пригласил к себе какой-то чинуша из райсовета, долго перед ними расшаркивался, называя их по имени-отчеству. И сказал, что все в порядке – кафешку никто трогать не будет. А если паны-бизнесмены согласны, то они могут получить