Виктор Клюшников - Марево

— Мнѣ очень больно, а все приходится ѣхать. Честному человѣку оставаться здѣсь невозможно! Борьба слишкомъ неравна…. Я дѣлалъ все что могъ. Но я не донъ-Кихотъ; лѣзть на проломъ противъ общаго потока невозможно. Только поэтому я и прошу ваше превосходительство не подвергать себя напраснымъ оскорбленіямъ.

— Что жь это, графъ? Шутите вы что ли мною? Кто пойдетъ противъ меня? желалъ бы я поглядѣть этого молодца.

— Эти люди ни передъ чѣмъ не останавливаются. Для нихъ нѣтъ ничего святаго.

— Да они у меня носу не покажутъ въ общество, проходу имъ не будетъ!

— Это мнѣ проходу-то не будетъ. Я отказался отъ вызова. Ишимовъ меня на дуэль вызывалъ.

— На дуэль? Въ моей губерніи? Mais c'est un gredin comme il y en a peu!… Въ такомъ случаѣ, уѣзжайте графъ, уѣзжайте на время, а этого господина я проучу… Вы и не хлопочите объ общественномъ мнѣніи; я заставлю ихъ думать, какъ я хочу… Я докажу имъ, что честный человѣкъ мараетъ себя не отказомъ, а принятіемъ вызова отъ бездѣльника… Онъ его на одну доску съ собой ставитъ въ этомъ разѣ…

— Ваше превосходительство, трудно выразить, до какой степени я тронутъ истинно отеческою заботливостью вашей о направленіи общественнаго мнѣнія…. Еще разъ благодарю васъ…

Часамъ къ десяти вечера, Бронскій подъѣхалъ къ саду Горобцовъ и привязалъ лошадь у плетня. Ночь была темная хоть глазъ выколи. Онъ пошелъ къ дому; проливной дождь шумно падалъ въ траву; молнія безпрестанно освѣщала тропинку; за вспышками гудѣли отдаленные раскаты. Графъ сталъ стучать въ окно кухни. Немного погодя, оно поднялось, выглянула Горпина.

— Ты, Грицько?

— Это я, моя ластовка, вызови мнѣ панночку. Горпина, не въ первый разъ исправлявшая должность наперсницы, скоро вернулась съ отвѣтомъ, что панночка боится грозы и просятъ графа пріѣхать завтра.

— Скажи ей, коли сейчасъ не выйдетъ, такъ можетъ-быть никогда и не увидимся…

— Та воны совсѣмъ було полягали, треба имъ одягаться, сказала Горпина, захлопнувъ окно.

Графъ отошедъ къ сиреневымъ кустамъ и сталъ глядѣть въ окно Инны. На столѣ горѣла свѣча; она сама сидѣла въ ночной кофтѣ, облокотясь на бумагу, задумчиво глядя въ темный садъ, вздрагивая и прислушиваясь къ малѣйшему шороху. Лара лизалъ ея руку, она не обращала на него вниманія; нѣсколько разъ она брала перо, бросала его, и начинала ходить по комнатѣ. Наконецъ, отворила окно, подышала воздухомъ, очищеннымъ грозою, полюбовалась нѣсколькими молніями, и опять сѣла писать. Бронскій сталъ расхаживать у калитки. Прошло съ четверть часа.

— Что жь она румянится, что ли, для меня?

Не терпѣлось графу, и онъ опять подошелъ къ окну. На этотъ разъ окошко у Инны было заперто и опущена красная занавѣска; за ней просвѣчивалъ огонь и двѣ тѣни. Сквозь не плотно притворенную раму слышался мужской голосъ.

— Дуэль…, послышалось ему. Затѣмъ шопотъ, вѣтеръ, ничего не слыхать.

— Онъ здѣсь, говорилъ мужской голосъ, — онъ ничего не…. Такъ ослѣпленъ….

"Что за чортъ!" подумалъ графъ: "это голосъ Леона. Такъ вотъ кто ей сказалъ обо мнѣ! Вотъ онъ куда ѣздилъ-то по ночамъ! Ну да и она молодецъ! Какова сила характера, ни разу не проговориться! Мастеръ же онъ выбирать людей! На такую можно положиться!"

— Мнѣ жаль его, заговорила Иана:- онъ такъ сильно привязанъ… — Опять шопотъ.

— Можетъ, ты и сама его любишь? раздался мужской голосъ. Дождь забарабанилъ въ стекла и заглушилъ его. Яркая молнія, и рѣзкою дробью прокатился ударъ, отразившись глухимъ гудомъ въ далекѣ.

Хлопнула калитка, и Бронскій пошелъ на встрѣчу Юліи, и указалъ ей на бесѣдку. Та проворно пробѣжала тропинку и бросилась въ раскрытыя объятья Бронскаго.

— Ѣдемъ, говорилъ онъ, прижимая ее къ груди, — ѣдемъ, собирайся.

— Куда? Что съ тобой?

— Туда, туда, гдѣ жизнь, борьба, гроза, шутливо говорилъ онъ, награждая ее съ каждымъ словомъ поцѣлуемъ, — самая страшная гроза! передъ ней всѣ грозы небесныя ничто!

— Да, полно же, что съ тобой?

— Со мной? Полно скрываться! Я тебѣ вѣрю; вѣрю, что я тебѣ дороже всего на свѣтѣ…. не графъ я; это титулъ предковъ, гниль, я его презираю….

Молнія кинула краснымъ свѣтомъ въ лицо Бронскаго и сверкнула въ черныхъ глазахъ.

— Владя! я боюсь тебя.

— Ничего, это гроза…. Я нервенъ. Слушай, скоро можеть-быть я стану изгнанникомъ, голова моя будетъ оцѣнена…. Тебѣ вѣдь это все равно? Тебѣ, я все-таки….

— Я не пущу тебя.

— Вотъ-те на! Мы ѣдемъ вмѣстѣ, сейчасъ же. Мой кабріолетъ тамъ….

— Зачѣмъ же ты обманулъ меня? Грѣхъ тебѣ….

— Да, пойми, нельзя же мнѣ оставаться.

Она была такъ поражена, что только проговорила:- Пожалѣй меня!

— Такъ это-то твоя любовь?

Бронскій толкнулъ ее, рванулъ дверь бесѣдки, такъ что она слетѣла съ ржавыхъ петель, и пошелъ.

— Владя, проговорила Юлія со слезами въ голосѣ: — это ужасно! Минуту!

— Поди прочь, гербовая любовница!

— Честь моя! крикнула она въ отчаяніи, закрывая лицо руками.

— Ничего, не краснѣйте, въ потемкахъ не видать! презрительно сказалъ Бронскій:- а впередъ урокъ, не ловить жениховъ героическими средствами.

Онъ зашагалъ по саду; она ухватилась за его плащъ и бѣжала рядомъ съ нимъ, повторяя слабымъ голосомъ его имя. Добѣжавъ до плетня, онъ сбросилъ плащъ, прыгнулъ черезъ плетень и отвязалъ лошадь.

— Владиславъ, крикнула она, едва держась на ногахъ и протягивая къ нему руки:- ради Бога!

Голосъ ея оборвался рыданіями, она опустилась на колѣна.

Бронскій ударилъ по лошади и уѣхалъ.

Съ минуту она ничего не понимала, слезы застилали глаза, а она все смотрѣла въ темноту….

"За что же? За что?" ныло у ней въ головѣ: "за что онъ меня бросалъ?" Горловая спазма стѣснила ей дыханіе, она опустилась на сырую траву, и громко, истерически хохотала. Испуганная цапля съ пронзительнымъ крикомъ вылетѣла изъ камышей, галки отозвались въ рощѣ тревожною перекличкой.

Она оглядѣлась: кругомъ темно, куда и страхъ дѣвался? Логика отчаянія овладѣла ею; она вообразила, что Бронскій пошутилъ съ ней, что онъ гдѣ-нибудь притаился въ кустахъ и ждетъ.

— Владя! кричала она;- Владя! Будетъ! Я больше не боюсь!

Мертвая тишина стояла въ воздухѣ; только фосфорическая молнія трепетала въ синей тучѣ….

XVIII. Инна

Весь этотъ день Русановъ провелъ въ тревогѣ, ожидая вѣстей отъ Ишимова. Ночь ему не спалось; насилу дождавшись утра, онъ велѣлъ запречь бѣговыя дрожки и погналъ къ Горобцамъ; версты казались ему десятками верстъ, сомнѣніе смѣнялось надеждою, являлось недоброе предчувствіе — онъ спѣшилъ себя утѣшить, приписывая его дурно проведенной ночи; рисовались ему пламенныя картины свиданія, и тотчасъ отзывалось пугающее воспоминаніе о странномъ поведеніи Инны наканунѣ. Измученный нравственною пыткой, въѣхалъ онъ на хуторъ.

Тутъ онъ встрѣтилъ Грицька, несшаго съ пруду ведра и суконный плащъ. Русановъ нагнулъ одно ведро, и жадно напившись холодной воды, вошелъ въ комнаты. Все пусто; въ залѣ, въ гостиной никого. Въ дальнихъ комнатахъ слышалась какая-то возня, тревожные голоса. Сердце у него сжалось отъ знакомаго чувства: онъ вспомнилъ, что также пришелъ съ лекціи въ тотъ день какъ умеръ его отецъ. Машинально отворилъ онъ дверь въ Иннину комнату и прислонился къ притолкѣ, съ мутнымъ взглядомъ. Все въ комнатѣ перерыто, пораскидано, ящики комода выдвинуты. На несмятой постели сидѣла Анна Михайловна въ слезахъ. Юлія видимо старалась бодриться. Авениръ и того не дѣлалъ, онъ былъ убитъ на повалъ.

— Уѣхала, едва выговорилъ онъ, взявъ Русанова за руку.

— Кто уѣхала? спрашивалъ тотъ дрожащимъ голосомъ.

— Иннушка, жаловалась Анна Михайловна, закрываясь платкомъ:- кинула насъ! Богъ ей судья! Прихожу я сегодня сюда, а ея ужь и слѣдъ простылъ.

— Какъ вы блѣдны! сказала Юлія:- Я вамъ сейчасъ чаю сдѣлаю.

— Да… я…. графъ…. дуэль…. — Русановъ самъ не понималъ что говоритъ, и только отдернулъ ногу, почувствовавъ каблучокъ ботинки.

А Грицько хвастался передъ Горпиной находкой, сообщая ей, что ночью вмѣстѣ съ дождемъ падали свитки. Горпина сказала ему дурня и стала доказывать, что еслибы свитки падали съ хуторской тучи, то и былибъ якъ у людей, а якъ вона паньска, та ще нѣміцка, то и была занесена издалека вѣтромъ. Спорящіе скоро помирились на томъ, что свитку къ предстоящей свадьбѣ надо передѣлать, и пошли на зовъ Анны Михайловны.

— А, вотъ вы! Сказывайте: куда панночку дѣли? напустилась Анна Михайловна.

— Яку панночку? Ось вона! указывала Горпина на Юлію

— Не ту, другую….

— Чижъ іі нема? схватился Грицько.

— Нема, отвѣчалъ Авениръ.

— Се ново й було, сообщалъ Грицько, глядя на Горпину.

— Что жь такое було? Мурло твое поганое! кричала Анна Михайловна.

— Та тилько полягалъ я спаты, ажъ чую, панночка до комоду пошла, и уже гомонить, гомонить, та щось перебирае… Отъ гадаю, що се таке? Отъ такъ бы и побачивъ що се таке… Та лѣнь встаты…