Как вернувшийся Данте - Николай Иванович Бизин

два образа (или всё же три-четыре – опять же: глаза про-три!) местных аборигенов.

Которые – были почти что людьми. Или – всё ещё людьми. Отличия были почти не видны (но – они многое определяли в их личном мироформировании). Увидев перед собой Илью, эти (сквозь корпускулярное сито) про-тёртые почти-люди замерли и на него очень недобро уставились.

Внешностью эти аборигены были примечательны: на первый взгляд – словно бы точки из многоточия, самые обыкновенные (на первый взгляд), бандиты из бывших спортсменов. Могучие и почти титанически необоримые (и даже необозримые, но – не только от понаросшего на мышце’ жира).

Числом их оказывалось всё же трое – совсем-совсем простое число (казалось бы); но – всё было не совсем так просто (точнее – просто, но совсем не так).

Двое образцов «личного бытия» – с ничуть не изуродованной лбами харизмой, с беспощадно выдавленными на стриженых головах амбициями-амбициями-амбициями, оснований для коих не было бы вовсе, если бы основанием для любой (падшей) жизни не было простое: я так хочу.

А вот третий «почти что образ» был несколько и’наче ис-пытан жизнью и явно оказывался особенным, «генномодифицированным» образцом: был он зрелищно, на показ гармоничен – до пояса, но – его почти что аполлонический торс водружён был на короткие корявые ножки.

Что ничуть не мешало и не слишком бы ограничивало его перемещения: Ни здесь, ни по прочим пространствам и временам – будь он чуть более продвинут в Невидимом; что, впрочем, и не являлось его прямой обязанностью: перемещаться. Ибо – он являлся некоей функцией, средством коммуникации.

Впрочем, мы отвлеклись и забежали немного наперёд (функции, персонификации – это всё из понятий атомизации, стандартизации и даже обретения «бессмертия» простейших организмов – благодаря идеальной взаимозаменяемости); но – оставим дела бессмертных именно бессмертным, наш удел – это люди.

То есть – разночинцы, которым тоже надо доказывать свою первичность (после того, как они неправильно начали её осмысливать).

Вернёмся к ним; ибо – как раз сей-час параноика Цыбина вопросили из-за «его» двери в его «Атлантиду»:

– Кто? – вопрос был краток. Голос был хрипл и тонок (как у евнуха).

Оба они (персонифицированные голос и вопрос – и некоторые тонкости их восприятия) принадлежали санкт-ленинградскому поэту Емпитафию Крякишеву, личности примечательной; но – в этом городе (месте и времени его) примечательно всё.

Кто-то мудрый сказал: «если я перестаю молиться, совпадения прекращаются.» Что есть жизнь, как не молитва о совпадении (Адама с Лилит, разночинца Пентаверна с целостным именем и так далее).

Ведь скажите на милость, каким образом псевдо-Адам (Илья-пророк), пребывая в поисках своей половинки – находит банальных бандитов (пока что метафизическую подоплёку из разнообразного бытия мы игнорируем), а «альтер-эго» Ильи – параноидальный вивисектор Цыбин (убийца художников и артистов), оказывается перед дверью поэта (то есть – ныне персонажа социально незначительного)?

А вот каким образом: Цыбин застал славного Емпитафия в момент любовного свидания; то есть – лютая смерть пришла к поэту (точнее – за поэтом: а что там, за тобой?) именно в момент его личного экстаза (но – не просто телесного совокупления, а экзи’станса его личной сути).

То есть – в миг, за тобой приходит конкретная смерть, и сразу же становятся значимы внешние различия между (видимым и настоящим); рас(два-три: глаза протри)смотрим их (эти различия).

Итак – «Атлантида»: вспомним, что «там и тогда – в прошлом повествовании» будет дальше. Там (одеты были бандиты «Атлантиды») – соответственно месту. Везде – дорогие спортивные костюмы, на ногах роскошные кроссовки.

Здесь (на улице Казанской) – совершенно очевидно (не было нужды проникать взглядом за дверь), что и поэт Емпитафий Крякишев (тоже в своём роде «атлант») – оказался одет соответственно «своему» месту.

Ибо (оказывался) – поэт Емпитафий сейчас попросту наг. И не было в этом ничего удивительного: поэт только-только воспарил от ложа страстей (гордыни, корысти и похоти) – где пребывал сегодняшней своею подругой; мы пока что не будем вдаваться в детали; но – сразу же бросается в глаза ещё одна (не совсем одушевлённая) вещь.

Если (в прошлом повествовании) «прошлому» Илье-пророку бандиты являются указующим перстом в сторону «его» Лилит; то (спрашивается) – какой же это пророк, если ему требуются земные указки (и нет «небесных»)?

А такой, каким оказался и спаситель моего народа Иосиф Сталин: другого пророка (и другого спасителя) у меня для вас нет.

Напомню – как раз «сейчас» тишина в «Атлантиде» (нарушаемая лишь сердцебиением Ильи) кончилась; что произоёдёт там, нам уже известно; но – напомню (так же) – тишина перестала быть и на улице Казанской.

– Кто там? – повторил хриплый и тонкий (повторю – как у евнуха) голос.

– Это я, – сказал Цыбин.

– Кто это «я»?

Вопрос был (почти что) глобален. Редко кто понимает такой вопрос (что есть и другие «я»); но – впорос прозвучал, и ничего с этой глобальность не сделалось: даже дверь не запылала, аки терновый куст. Даже убийца Цыбин – не запылал (как меч Гавриила-архангела); слово помянутого поэта оказалась лишённым воли к власти.

Или – воля к власти поэта оказывалась менее сильной, нежели воля к власти серийного убийцы; очевидно: либо поэт – не совсем поэт (а так и есть – всяк поэт лишь подмастерье у Перволюдей, называвших вещи по имени), либо убийца – не совсем убийца (а так и есть – если есть бессмертие).

Так и есть – если оставить тонкости (заметкою ad marginem); разве что – здесь следует раз-веять криминальную видимость происходящего.

Цыбин «маскировался» под серийного убийцу. Зверски потрошил большим кухонным ножом художников в их мастерских. Отчасти – похоже на египетских мумификаторов: вскрывал желудки, отрезал гениталии, извлекал сердца (маскировался старательно, без брезгливости – и всё равно рассудком подвинулся; как в такой инфернальности без сумасшествия?).

Пока что – «спасало» Цыбина вот что: никто не мог предположить такую метафизику его изуверств. Кроме того – была у правоохранителей и другая версия: в Санкт-Ленинграде тогда же происходил передел жилищной собственности – и «органы» искали интересантов всех этих дел.

Кстати (мы как-то забыли об описании) – внешностью убийца Цыбин обладал антиподной внешности псевдо-Илии (или – Ильи-пророка): был он среднего роста и несколько коренаст, лицом обладал округлым (губы толстоваты,