Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая

не спать с ней собрался, выручить хочу! Она для меня как женщина вообще не существует! Полный ноль! Залетела, дура, а прикрыть некому. Может, я кретин, но мне ее жалко. Думаешь, в благородство играю? Жалко мне ее! Лизка, ну что ты молчишь? Ну!

– Я просто чувствую, что хорошим это не кончится. Я знаю Ритку. Да и Полечка хваткая. Хорошая, но хваткая, жизнь научила… В общем, вряд ли они тебя отпустят. И вообще, Дым! Почему ты позволил им влезть в нашу жизнь?

– Лиза, знаю, что я не самый хороший человек на свете. Знаю, что избалованный, и капризный, и слабый. Знаю. И что боюсь серьезных проблем и сложных решений, знаю. Откладываю важные дела, потому что боюсь их начинать. Могу наорать, обозвать, подколоть, обидеть, и делаю это с большим удовольствием. Да! Унизить человека доставляет мне удовольствие! Потому что так делают все слабаки, они так самоутверждаются. А я слабак во всем – и телом, и душой. И духом. Посмеиваюсь над верующими, а когда мне плохо, бегу в церковь и лепечу что-то, прошу, молюсь как умею.

Пьяный Дымчик решил каяться сразу во всем. На всякий случай.

– Я трус, ни за что не полезу в драку. Потому что боюсь физической боли. И душевной тоже – правда, пока не знаю даже толком, что это такое… И вот иногда думаю: какое же я дерьмо… Но есть же что-то и во мне хорошее? А? Мне жалко людей. Это дерьмо, которое я, – он горько усмехнулся, – плачет от несправедливости мира и несоответствия того, каким хочет его видеть, и тем, каков этот мир на самом деле. Я прочел кучу книг, Лиз, и понял, как ничтожен, слаб и жалок человек. Я презираю его, но при этом испытываю к нему жалость. Мне жалко мою глупую и жадную мать, живущую в постоянных сплетнях, стукачестве и зависти, потому что по-другому среди посольских не бывает. Сначала ей было противно, но потом она привыкла и стала такой же. Мне жалко моего отца – умницу, медалиста, отличного специалиста. Но чем он занимается, господи? Какую жалкую роль он себе приготовил! А ведь мечтал стать ученым, писать книги, преподавать. Мне жалко даже дядьку, Васильича. Всю жизнь суетился, делал карьеру, подставлял друзей, шел по трупам. И что? Да, он все получил. Но цена! А он не дурак и все понимает. И к старости стал плаксивым, растерянным. Жалким. Но не на людях, на людях он держится, что ты, ни-ни! Как же, полковник!

Лиза слушала молча, не перебивая. А Дымчика просто несло, и плакал он уже по-настоящему, размазывая сопли.

– Мне жалко своих однокурсников с их дешевыми стремлениями. Европка, Америчка, шмотки, тачки, бабки. Вот все разговоры. А цена, которую придется заплатить? Про это никто не думает. Я вижу их жизнь наперед, потому что знаком с ней. Ты возразишь – у тебя все было, поэтому ты… А у них не было? Во-первых, было, рабочих и крестьян в нашем институте нет. А во-вторых, если и есть, так, чуть-чуть, то они боятся оказаться ниже, боятся не соответствовать нам, золотым деткам, боятся, что у них не получится – сорвется, не сложится, – поэтому стараются больше других. Цель жизни – карьера и командировка в приличную европейскую страну, вот что главное. А там, в этом Эдеме, они себя проявят, всем покажут, выслужатся, стукнут, лизнут. Ну а дальше все будет как надо, как по маслу.

Лиза опустила глаза. Ей даже как будто стало жаль этих, золотых… Она внутренне усмехнулась.

– А девочки наши? Красавицы, модницы, а в головах пустота. Только бы выйти удачно замуж и уехать в Европу или в Америку. Как будто они не знают, что их ждут зависть, сплетни, оговоры, подставы. Но нет, наплевать. Оторвать удачного мужа, уехать, свалить из эсэсэрии, и все, жизнь удалась.

– Или вот Марго, – продолжал Дымчик. – Ритка грезит о богатой жизни, и ей все равно, каким способом она это получит. Дипломат, иностранец, сын дипломата… Она же с детства на это настроена. А тут любовь, железноголовый Жека. Блин, надо же так влипнуть – влюбиться в такого барана и еще залететь! Ну и как ее не выручить, не протянуть руку помощи! Ладно, прости, неудачная шутка.

Лизе было не до шуток. Но Дымчик этого как будто не понимал.

– Лиз, я и с тобой поехал по той же причине. Мне было тебя жалко. Куда тебе, московской девочке, одной по вокзалам, поездам, с разной пьянью, бомжами, зэками? Да еще и в эту глухомань, в эту пердь! Вот такой я дурак, Лизка, – добавил Дымчик, – вот такой идиот.

Он поднял глаза и посмотрел на нее.

– Ты не сердись, ладно? Просто пойми. Ты б на моем месте…

Вдруг он улыбнулся.

– А я скучал по тебе. Чего хмыкаешь? Правда скучал! Может, влюбился?

Лиза махнула рукой:

– Да делайте что хотите! Женитесь, рожайте, разводитесь, мне наплевать! Вы оба меня предали, как ты не понимаешь! Ладно Ритка, какой с нее спрос, а вот ты…

– Ты все преувеличиваешь, – с раздражением сказал Дымчик. – Год пролетит, и не заметишь! Не заметим, Лизок, мы не заметим. А может, и не год, я же Ритке сказал, что разведемся через два месяца, вот и разведемся через два.

– Ну да, – усмехнулась она. – И волки сыты, и овцы целы. А всю жизнь платить алименты? Ты не подумал об этом?

Дымчик вздохнул:

– Дядьку попрошу, он что-нибудь придумает, он многое может. А, Лиз?

Лиза закрыла глаза и отвернулась.

* * *

На свадьбу она, конечно же, не пойдет: скажет, что заболела. И вправду немного болело горло, хотя это можно было легко пережить… Но как пойти туда, к ним? Как смотреть на радостную Ритку в свадебном платье, на любимого Дымчика в строгом костюме жениха? На торжественную церемонию обмена кольцами, на поцелуи, на поздравления, на пышный стол, за которым звучат тосты – за любовь, детей, благополучие… Как видеть родителей Дымчика, целующихся с невестой?

Противно. Сидеть с кислой мордой не хочется, изображать радость не получится. Да и кусок в горло не полезет. И улыбку на лицо она не натянет, не тот характер.

– Как не придешь? – кричала в трубку Полечка. – Ты спятила? Свадьба лучшей подруги, сестры, можно сказать! Какое горло, какая температура? Я привезу таблетки, отличные югославские таблетки, симптомы снимут за час! Лиза, ты меня слышишь? Какое – нет сил, ты что! Тебе сколько лет? Ты о каких силах? Такое событие! Нехорошо. Очень нехорошо. Мне