Как я выступала в опере - Екатерина Поспелова

class="p1">Дальнейшее Верочка наблюдала у подъезда. Старички лихо причаливали на мотоциклах, бриллиантовые дамы заправляли хвосты платьев и длинные подолы за пояски, надевали шлемы, обхватывали мужей – бзззз – и по дворцам.

Молодой человек, хозяин Верочкиной ложи, снова помахал ей, приблизившись, и разъяснил, что парковочных мест мало, и они дорогие, а мотоциклы – самое то.

Саму оперу Верочка не очень хорошо запомнила. Не музыкант. Кажется, шла «Царская невеста» Римского-Корсакова, а может, «Онегин» – другого автора.

Просто Верочке иногда чудились русские слова.

Картошка и зачетка

Когда пришло время получать диплом музыкального училища, оказалось, что он у меня вполне благополучный, кроме тройки по теории музыки…

А ее преподавал нам легендарный и замечательный, красавец и бог всего училища Д. А. Блюм! Мы с ним на первом курсе друг друга невзлюбили: он меня – за прогулы (не всегда легкомысленные, болела много), а я его – за строгость. И он по теории влепил мне «три»!

Шли годы, Блюм вел у нас сольфеджио, гармонию и элементы анализа, и неприязнь наша улетучилась, мы с ним полюбили друг друга, а я его так просто заобожала. И по всем этим дисциплинам он меня увенчал пятерками, потому что я страшно старалась, диктанты писала первая и задачи решала отлично.

Но с первого курса так и осталась в дипломе эта пакостная закорючка, тройбан по теории…

И вот меня вызывает в начале лета секретарь директора Евгения Петровна, по прозвищу Евгеша, и говорит:

– Слыхала я, Поспелова, что Блюм снимает дачу через стенку от ваших бабушки и тетки!

Такой темы я не оджидала, но это была правда. Случилось такое вот прекрасное совпадение. Бабушка недавно позвонила и сказала: «У нас какой-то Блюм с женой, музыкант, за стенкой поселился. Не твой ли это?»

Стою я теперь у Евгеши и думаю: ничего не укроется от всевидящего ока учебной части.

– Да, – говорю.

– И по моим сведениям, и Дмитрий Алексаныч с женой, и ваши родственники уже там, в Железнодорожном?

– Да, – говорю (и от всеслышащих ушей).

– Так вот, Поспелова, – говорит, сверкая очками, Евгеша, – не будьте дурой хоть сейчас, хоть вы так часто были ею до этого. Поезжайте на велосипеде, как вы обычно ездите (не укрыться и за стеной Кавказа), из вашей Салтыковочки в Железнодорожную, по пути купите для Д. А. в магазинчике в Кучино (эх) конфеток и картошки – побольше картошки, а то ему таскать трудно, старику. Постройте там ему не знаю чего там – глазки, обсудите, что вы там обычно обсуждаете (наверное, и это знали), а потом, исподтишка, достаньте зачеточку и протяните: мол, Д. А., так неприятно портить такой красивый диплом! Чего, Поспелова, – не хотите? Ну, идите отсюда вон!

Я ушла и долго мучилась.

Но в один из прелестных июньских дней села на велик, купила конфет и картошки, правда в другом месте, и приехала!

Сначала – к бабушке с тетей. Обстановку разведать.

Они говорят:

– У Блюмов там сегодня веселье, гости, ты туда не суйся.

Я думаю: ну, слава богу – и пошла в туалет на улицу.

А оттуда как раз идет Блюм.

– Катюша, как я вам рад, заходите потом к нам, мы выпиваем, а после гулять в лес пойдем!

Я говорю:

– А у меня еще для вас картошка и конфеты, бабушке было много, а конфет они вообще не едят.

– Прекрасно! Это так нужно! Спасибо вам!

В общем, я принесла ему и картошку, и конфеты, гуляла с ним и всеми его друзьями и гостями в лесу, много разговаривали про всякое интересное, грибы искали, аукались из «Снегурочки», пели из других опер… а потом я уехала в Салтыковочку домой.

По дороге разговаривала сама с собой и с придорожными лопухами:

– Ну, чо смотрите? Так вот – погуляла, а потом – зачеточку: мол, поставьте четыре, исправьте!

И плевалась громко.

Наверное, странное было зрелище…

В ближайший понедельник я привезла зачетку Евгеше, с тройкой, без исправлений.

– Ну, что, лень было съездить? – спрашивает она.

– Да нет, я была, только язык не повернулся, – говорю я, чувствуя себя дурой.

– Ну и дура вы, Поспелова, – разрешила все Евгеша.

Надо отдать ей должное, она потом все Блюму пересказала.

И он, знаете, что ответил?

– Молодец, за это ее и люблю!

Какая еще нужна оценка, а?

Три истории о том, как торговаться на улице

У моих друзей была собака.

Алабай.

Величиной с письменный стол, а в холке – выше.

Он был величественный, вислоухий, мудрый, степенный, как лорд, старый, с брыльями и всепонимающим взглядом красноватых глаз.

Подруга порой ходила с ним (его звали Алдан) за покупками на местный митинский рынок.

Подходит подруга к продавцу арбузов, к левой чашке весов, и просит арбуз. Дядька взвешивает, опасливо косясь на морду, вдвое больше его головы, вровень с правой чашкой весов.

Подруга спрашивает:

– Сколько с меня?

Дядька (бодрясь):

– Пятнадцать рублей!

Тут Алдан, чья морда пребывает там, где гири, тяжко вздыхает своим думам, так что от трепетания брыльев, вполне миролюбивых, несколько мелких гирек падают на землю.

Продавец:

– Одиннадцать рублей!

Сегодня еду домой, а на Щелковском развале – неплохие на вид мандарины.

Взяла два кило – себе и Пусечке (дочь так зову).

Я: Сколько с меня?

Тетка: Двести рублей, милая!

Я: А откуда сами-то?

Тетка: Из Грузии!

Я: Гомарджоба, карги гого, ме шен ме хуархар, бахахи цхалщи кхикхинепс, мадлопт. (Здравствуй, красивая девушка, я тебя люблю, лягушки квакают в пруду, спасибо.)

…накладывает удивленная.

Тетка: Откуда так хорошо говоришь по-грузински?

Я: Замужем была за грузином!

Тетка: Сто пятьдесят рублей!

Я: Мадлопт! Сакартвела! (Спасибо! Грузия!)

Забираю кулек.

Тетка (вслед): А чего развелась?

Я: Ромели сатиа? (Который час?) – это я уже спиной, влезая в маршрутку.

Просто больше ничего не знаю, кроме: «Ори Ахашени, эрти Саперави» (одно Ахашени, два Саперави) – но это тут не к месту.

Машу приветственно, а тетка – мне, задумавшись, вслед.

Маршрутка трогается – и я задумываюсь.

Вспоминаю, когда выходила замуж за грузина, оба наши отцы, Асясябыч и Глебгеннадич, пошли на рынок покупать фрукты к свадебному столу. Свекр-грузин отодвинул нежно моего папу, желая ему показать, как он умеет торговаться. Завел такие лясы! Переходил с одного грузинского наречия на другое, иногда переводил папе, а увлекшись, и вовсе не переводил, похвалил всех членов семейства продавца и его свояков и в результате выторговал половину цены на огромное количество фруктов к свадьбе.

Потом был так горд своими умениями торговаться, что сдачу, перекрывающую размер «скидки»,