Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров

«И вышел из меня глист-евангелист и пел: „Славьте Господа!..“ А ещё у меня в гортани жаба и гадюка устроили содомский грех!» – и полные застоявшейся мочой писсуары, похожие на провалившиеся гнилые переносицы, были тому свидетели.

А в собесе у бухгалтерши Василисы Беляковой, которую, так же как и Лёшу, угораздило сдуру отведать сапоговского пирога «Квач», раздалась в пищеводе звучная квакающая отрыжка. Василиса от неожиданности поперхнулась утренним кофе и выплеснула наружу рвоту из головастиков, водорослей и лягушачьей икры. И после, когда она нажимала рукой на живот, внутри у неё неизменно раздавалось кваканье, словно она превратилась в игрушку с пищиком внутри.

А секретарша собеса Ольга Лукоянова, любившая в своё время покляузничать на Андрея Тимофеевича, зашла в приёмную и увидела на столе исполинскую серую жабу, что пялилась жёлтыми, как у филина, немигающими глазами, пульсировала бородавчатым телом и выдувала пузыри. А потом жаба запела: «Ква-ач! Ква-ач! Ква-ач!» – и Лукоянова, потеряв сознание, грохнулась затылком об пол.

После скорой вызвали в приёмную дворника Рената, чтобы убрал со стола поющую жабу, так она едва поместилась на лопате. Дворник клялся, что вынес жабу на газон и рассёк лопатой пополам. Но из чрева её полезли десятки прытких земноводных и все попрятались в собесе. И под дощатыми перекрытиями сразу раскатилось пронзительное кваканье и звучало потом из разных углов. Невидимые лягушки, точно мыши, шуршали под полом перепончатыми лапками, переползая с места на место. Стрёкот стоял как летней ночью у пруда. Звучит и поныне. Ничем не вывести гадов из собеса, и закрылся навсегда собес. А секретарше Лукояновой в больнице поставили диагноз стенокардия – в народе «грудная жаба».

Как уже говорилось выше, от колдуна мало что зависит. Всё делает «сила» или эгрегор. До нынешнего утра доморощенную магию Сапогова одушевляла исключительно личная злоба и харизма. А теперь за счетовода стоит горой (Брокен или же Лысой Горой) весь колдовской ресурс Сатаны. Поэтому задним числом активировался и «первенец» Сапогова – суп «Издых».

Вот Ида Иосифовна, попыхивая папироской, прям как актриса Раневская, бойко прибирается в своей комнате. Вдруг села на пол – ослабла. Порча сработала так, будто Ида Иосифовна исподволь чахла, но скрючило её конкретно в то утро, когда Сапогов отрыгнул сатанограмму и мстительно вычел на счётах из математички будущее. Не помогли ей лошадиные дозы но-шпы и анальгина. Промаявшись сутки, поползла бывшая училка в поликлинику. Там после недолгих мытарств ей поставили неутешительный диагноз – рак кишечника в завершающей стадии, отмерив жизни месяца три. Старшие классы десятилетиями называли её Ида-гнида. Никто о ней не всплакнёт на похоронах. Забегая вперёд, скажу, что могила оказалась коротковатой, гроб с Идой Иосифовной завис в полуметре от дна. Так и закопали её висячей – не приняла земля математичку!

У соседа Семёна тоже не задалось. Гостевал у собутыльницы. Вечером до беспамятства напились, а поутру прежде «Издыха» на саркому подействовала рыбья чешуя на импотенцию. Семён расписался в неспособности к плотскому скотству и был с позором изгнан. Он, впрочем, не огорчился, а пошёл похмеляться.

Семён – такой человек, что по врачам не побежит, в собственной постели от рака окочурится. Останется наш Андрей Тимофеевич одинёшенек в своей трёшке. Хоть под старость поживёт в одиноком комфорте без мерзких соседей…

Из приятных мелочей: малолетний выродок Дениска, которому Сапогов подкинул заговорённую конфету, заболел диабетом! Заодно и пара-тройка баб из собеса, которые угостились кондитерскими гостинцами из рук Андрея Тимофеевича.

Начальника собеса Лысака несколько раз неудачно прооперировали, знатно покромсав скальпелем; аукнулся ему «ванечка» и могила с порезанной женщиной. По слухам, не жилец Лысак. А предательница Лизанька тронулась умом. Она, конечно, не носится по району с одеялом, не говорит каждому встречному, что жена Малежика, но регулярно ложится в дурку с диагнозом «маниакально-депрессивный психоз» – две попытки суицида за год. Ещё и располнела ужасно, растеряв остатки былой миловидности, так что ничего наш Андрей Тимофеевич не потерял.

Что ещё. Грубиянка-продавщица померла от инфаркта. По законам Буало сердце ей разорвало.

Водитель грузовика ГАЗ-52, в которого Сапогов метнул когда-то бутылку с зажигательным гневом, врезался в цистерну с мазутом и сгорел к чёртовой матери – поделом!

Но как же повезло Макаровне, что Сапогов вернул ей пластырь! В новых обстоятельствах ведьме явно не поздоровилось бы от веночка с порчей.

Теперь у Сапогова в распоряжении целый арсенал с зажигательным горем-гневом. Имеются, кстати, тёмные очки, осталось лишь протереть стёкла саваном, и можно будет увидеть мёртвый мир…

А ещё был у Сапогова кладбищенский гвоздь, да только счетовод сдуру отдал его мальчишке! Ах, глупый, глупый Сапогов! Так ведь и не узнал, что за чудесная вещица попала ему в руки. И при этом Андрей Тимофеевич фактически не соврал Косте, расписывая чудесные свойства гвоздя.

Как было дело. Бродил Сапогов пару недель назад по кладбищу, собирал всякий полезный хлам: щепки выкорчеванных крестов, могильные конфетки. И подвернулся ему гвоздик – лежал утрамбованный возле разрытого «бесхоза». Сапогов краем уха слышал о порче на кладбищенских гвоздях – вроде можно забить кому-то в порог.

Это нынешние гробы на винтах, а раньше заколачивали. В крышке обычно чётное число гвоздей: два или четыре. Бывает и шесть, но с таким количеством редко заморачиваются.

Но истинную ценность представляет седьмой гвоздь в головах, и найти его – великая удача для некроманта. Такой называют ещё «гробовой ключ», и он сам пришёл к Андрею Тимофеевичу в руки! А счетовод всё профукал. Ну подумаешь, обманул бы малолетнего дурака: и палец бы забрал, и гвоздь не отдал! Так нет же, Сапогов выронил сокровище и бежал с места преступления…

Костя смотрит, как с гоночной прытью улепётывает чудаковатый старик в чёрных очках. Рядом поскуливает смотритель Колеса Цирков. У него обвисла половина лица – похоже на инсульт.

– Ах, н-н-н-н!.. – стонет Цирков. – Н-н-н-н!..

Пальца действительно больше нет – на его месте вогнутая розовая культя, как подставка для горошины! Костя трогает гладкую, почти скользкую пустоту. И вдруг понимает, что его облапошили, похитили часть тела. И сделал это пожилой человек, ветеран и хирург! Он бы даже заплакал, но ему совершенно не больно, только обидно.

Костя с раннего детства помнит заезженный фокус с исчезновением большого пальца; тот сперва прячется в кулаке, а потом под ладонью – ерунда, которой взрослые развлекают доверчивую малышню. В телевизоре как-то показывали представление, факир поместил блестящую тётеньку в ящик и натуралистично распилил пополам. Но потом сложил её обратно, и всё срослось…

У мальчишки дрожат губы. Шмыгая носом, он всё ждёт, что старик вернётся и прикрепит палец на прежнее место. Но нет никого, лишь пронзительно,