Сказки слепого мира - Вера Сорока

И был день, и была ночь, и был ребрендинг. Из чистилища сделали парк аттракционов. Так проще ждать, и обстановка не такая нервная. Часть божественной энергии, как всегда, разворовали, а на остатки закупили списанные карусели. Советские, но старые как мир.

На входе в парк всем выдавали билеты на аттракционы, один лотерейный билет и один талон на сладкую вату. Всем поровну – загробный коммунизм.

Но даже в очереди они не познакомились. Постояли рядом, получили билеты и тут же разошлись по парку в разные стороны.

Он пошел под большой зонт с надписью «Балтика». Она пошла под грибок на детскую площадку.

Под зонтом работал человек в головном уборе из газеты.

– Новенький?

– Ага.

– Меня Балтика Девятка звать. Я говорю честно, но неприятно и могу зашибить одним ударом.

– У вас здесь написано, что пиво разбавленное. Зачем?

– Место такое – врать нельзя. Мертвым незачем усугублять, а мне вообще незачем.

– А разбавлять можно?

– Разбавлять везде можно.

– Тогда мне 0,5 разбавленного и шашлык на картоне.

– А на каруселях кататься не будешь?

– Буду, но это потом.

– Вот ты чудной, – золотом засмеялся Балтика Девятка, – уже помер, а так и не понял, что никакого потом нет. Я вот что тебе скажу, пойди лучше сыграй в беспроигрышную лотерею. Главный приз – воскрешение. Правда, уже почти две тыщи лет никто не выигрывал, но вдруг повезет.

Она посидела под грибком, поиграла с детьми и попыталась научить их печь правильные куличики. Одна из девочек постарше сказала:

– Тетя, мы хоть и мертвые, но не тупые. Идите, мы тут сами поймем, как надо играть.

Она смутилась и пошла за сладкой ватой. Всегда мечтала съесть целую порцию одна, но сначала не покупали ей, а потом она – только дочке.

У сахарной ваты стоял красивый юноша с тонкими чертами лица. Его звали Карамелька, но она не поинтересовалась.

– Одну вату, пожалуйста, – протянула талон.

Продавец облизнул пальцы и отогнал мух.

– М-м-м, сладкая вата – она как жизнь, – улыбнулся юноша. – Кажется, ее так много, кусаешь большими кусками, а потом пшик, и ничего нет – глюкоза и обман.

Она не ответила.

– Могу организовать сахарный скраб. На лицо и все тело, – доверительно сообщил Карамелька. – Полезно и вкусно.

– Зачем мне скраб?

– Для красоты и радости! Но вообще, лучше и веселее, – он понизил голос, – карамельку в задний проход. Там лучше всасывается.

– Гадость какая, – возмутилась она, – здесь же дети! Верните талон.

– Да пожалуйста, – сказал Карамелька. – Если такая нежная, то лучше иди в лотерею, вдруг воскреснешь.

Он выпил пива, съел шашлык и пошел на колесо. Там спокойно и не укачивает. У колеса стоял оранжево-лысый кришнаит.

– Меня зовут Карри, – сказал Карри и улыбнулся. – Один круг – один билет. Будешь вести себя хорошо – пущу на следующий круг бесплатно.

– А если буду плохо?

– Сначала поедешь вон с теми, потом с этими, а потом больше не поедешь и будешь отмывать карусель от птичьего говна и блевотины вот тех. Будешь хорошо мыть – поедешь снова. Сначала с вот этими, потом вон с теми.

– Кажется, я понял правила. А если буду все время хорошо себя вести?

– Чтобы хорошо себя вести, сначала надо понять, что для меня хорошо. А я этого и сам пока не понял. Но у тебя будет время – залезай.

И он залез и провел на карусели три дня.

Она пошла играть в беспроигрышную лотерею и выиграла. Выиграла пластмассовые очки-сердечки и красный билетик на неопознанный аттракцион. Очки были красивые. Она подумала: «Вот бы дочке», но потом спохватилась и поняла, что не надо ей ничего отсюда. Про себя, как обычно, забыла. Даже не померила.

Он с трудом выбрался из колеса и пошел погонять на автодром. Карусельщика там не было – в рычаг воткнута спичка, чтобы аттракцион постоянно работал.

Подбежал к синей машине под номером семь, уперся коленями в приборную панель и поехал. Сначала пытался уклоняться от идущих на таран, но потом понял, что вреза́ться веселее. Прошло пять минут, и даже вреза́ться наскучило. Нелимитированный аттракцион – не такая прекрасная идея, как казалось вначале.

Она гуляла по парку и нашла карусель, как в детстве, – «Ромашка». На карусель пускали только по двое – «чтобы не создавать разбалансировку».

В ее жизни тоже везде пускали по двое. Двоим можно, двое безопасны на дружеских встречах – никто никого не уведет. Двоим удобнее за продуктами, чтобы и расплатиться, и сложить и чтобы в очереди не возненавидели. Двоим проще растить дочь, потому что так заведено и так правильно.

Она отдала сразу три билета: за себя, за соседнее место и за разбалансировку. Сделала круг и удивилась, почему не растила ребенка одна, а постоянно прикрывалась почти несуществующим мужем. И в кафе всегда врала, что ждет подругу. И в кино не решалась без никого, потому что в кино по одному не ходят.

Он устал бесконечно вреза́ться и пошел играть в беспроигрышную лотерею. Подал билет.

– Ты же здесь больше трех дней. Оно тебе надо? – спросил человек в мигающих кошачьих ушках и шарфе-мишуре.

– А почему бы и нет? Думаю, надо, я же роман не успел. А что, если воскресну? Одному, говорят, повезло.

– Говорят, у него были связи, трям-пам-пам, – доверительно сообщил человек. – Да и после трех дней уже совсем другая история.

– Нормальная история. Крути давай.

– Ну-ну, Гоголь так же говорил. Выиграл, и что? Вернулся весь помятый и безумный. Плохое дело, трям-пам-пам, заживо-то лежать. Очень плохое.

Покрутили стеклянный барабан, но воскрешение не выпало. Выпали мыльные пузыри и красный билетик на неопознанный аттракцион.

Красные билетики было ни продать, ни обменять, ни использовать на других каруселях. Даже выкинуть нельзя.

Встретились у низкого дома со входом в неопознанный аттракцион и сразу отошли друг от друга на шаг.

Из-за грязной шторы вышел Пьеро в берцах. Докурил и посмотрел хмуро.

– Вы здесь, потому что оба мечтали о вечности. Вечностью управляю я. Что вы можете мне предложить?

– Я могу книгу, только она еще не написана.

– А я могу ребенка, только он не такой, как я хотела.

– Негусто. Что ж, – Пьеро протер шарфом берцы, – для вас у меня есть вот какая вечность. Ты, – он указал на нее, – посмотришь, как умрет твоя дочь и как после тебя не останется ничего. А ты, – он указал на него, – будешь смотреть, как твоими книгами топят печь и как их забывают.

Они помолчали.

– А есть варианты?

– Варианты всегда есть, – улыбнулся Пьеро и добавил: – Пока ты жив. Но я могу предложить вам другой выход. Дам тебе, – он показал на нее, – родить сына, которого ты не сможешь воспитать. А тебе, – указал на него, – дам написать книгу, которую нашепчут другому автору. Так вы и попадете в вечность.

– А что, если нет?

– А если нет, то будете перерождаться, пока не будет да.

Они помолчали.

– Или можете просто переродиться и все забыть. – Пьеро пригласил ко входу в аттракцион.

– А что там? Комната смеха или комната страха? – спросила она.

– А это как повезет, – усмехнулся Пьеро. – Как жить будете.

Они помолчали.

– У вас карусельщика не хватает на «Вихре» и «Автодроме». Я лучше здесь останусь. Не хочу забывать.

– Все карусельщики горят в аду. Только Карри шел мимо, танцевал, пел песни и остался – не прогнать. А для остальных это ад – дергать за ручку и смотреть, как другие веселятся.

– Но здесь столько фактуры. Я хотя бы буду знать, что могу написать великую книгу, – решил он.

Пьеро достал рацию и сказал:

– Елена Лунная на автодром.

– А я пойду, – сказала она.

– А я и не сомневаюсь, – скривился Пьеро. – Женщине ведь нужно продолжаться, пусть и не помня себя.

– Да, очень правильные слова.

– Ну-ну.

Пьеро ругнулся, сплюнул и запустил аттракцион. Гендир всего был прав – управлять вечностью совсем не весело, когда каждый день одно и то же.

Часть 2,5

Б квы к нч ютс

Так устроено, что писатели умирают гораздо чаще обычных людей. Умирают от гриппа, умирают от рака, умирают от критики. Бывает всякое. И бюрократии с ними больше, ведь убийство персонажа как будто бы тоже грех, но совершенно непонятно, какой и как его правильно наказывать.

Карри бесконечно крутил колесо, и времени прошло