Роман с Луной - Марина Львовна Москвина

лютневую музыку, но постоянно следил за мной взрослым серьезным взглядом. И я всегда знала, что ему нужно – кушать, пить или перепеленать. Как будто в голове у меня звучали короткие телепатические команды.

Мы все думали да гадали, какое он скажет первое слово? Однажды протягиваю яблоко, а он спрашивает:

– Мытое?

Мы с Кешей возликовали – правда, удивились, что он такой предусмотрительный.

C тех пор как мальчик зашагал по земле, мы вдвоем отправлялись в странствия по городу, держась крепко за руки, гуляли в Нескучном саду, катались на чертовом колесе, ходили вместе в кино. Раз как-то забрели в кинотеатр, а там идет фильм «Обнаженная любовь».

Я говорю:

– Послушай, не могу же я тебя вести на фильм «Обнаженная любовь»!

А мой мальчик – ростом с полено – отвечает:

– Может, это не та обнаженная любовь, о которой ты думаешь.

Слоняясь туда-сюда, глазея по сторонам, мы оба с изумлением наблюдали, как в нас просыпается вселенная, принимает качества и формы, привлекает, отпугивает, показывает завораживающие картины. Как наше дыхание и умы творят из океана света небо и землю, животных, людей, птиц, деревья…

– Огромная неожиданность подстерегает вас обоих – увидеть мир таким, каков он на самом деле! – Мы слышали древние голоса, с незапамятных времен сопровождавшие меня в моих прогулках по жизням. – Ты птичка, Маруся, не чайка, не лебедь, но зяблик или синица, ты – изначальное состояние свободы, полнота чистой радости, средоточие света и свидетель всего. А птенчик у тебя – орел.

Он постоянно лепил крылатых людей. Пластилин, глина, хлебный мякиш – берет, что под руку попадется, и – терпеливо, старательно: сперва туловище; свободно, без малейших усилий – голова, зато с каким усердием он прилаживал крылья, а уж напоследок, сами собой, появлялись ноги и руки.

В первом классе им велели слепить человека. Мальчик сделал фигуру с крыльями, но эти крылья Семен Тихонович Коровиков, учитель по труду, а заодно и преподаватель гражданской обороны, отрубил стамеской.

– Вот так-то лучше будет, по-людски, – добродушно сказал Коровиков.

Мальчик разозлился и давай лепить крылья снова. Только сотворил одно крыло, нашел на него как тать Семен Тихонович, выхватил скульптуру и яростно, большой ладонью, придавил крыло к спине.

– А ну лепить, как учат старшие по званию! – приказал он.

Мальчик надулся, промолчал. А дома твердо заявил нам с Кешей:

– Я не собираюсь учиться у Семена Тихоновича всякой белиберде.

Очень его волновало то обстоятельство, что мы тут так намертво зачалены. До школы еще, когда он лежал с температурой, болел:

– Вот интересно, – говорил, – какое сильное притяжение Земли! Сквозь кору, сквозь асфальт, сквозь дом, сквозь кровать, сквозь простыню. Как же трудно взлететь, если у тебя нет крыльев!

Два раза у него была скарлатина, хотите верьте, хотите нет. А потом воспаление легких. Это за одну зиму! Мы прямо обрадовались тогда, что дожили до весны. Я собираюсь на почту, а он:

– Марусь, ну можно я с тобой? Я тихонько. Надену шарф, поддену колготы. Я хочу посмотреть, что за это время случилось с миром.

В детстве ему нравилось иногда тихо посидеть в темноте. Он даже нарочно закрывал двери.

– Такая темнота, – говорил он, – прямо живая. Вот что ощущали наши предки.

Надо сказать, мальчик с детства отличался очень небольшой любовью к начальному и среднему образованию. Все меня запугивал:

– Убегу, – говорит, – из дома, куплю себе домик в Швейцарии, куплю себе ружье, землю, скот. Буду охотиться на горных баранов, читать Толкиена и там проведу остаток дней!

Я отвечала ему:

– Сынок! Все равно тебя догонят, и поймают, и насильно заставят учиться. Смирись. Знаешь, как говорил философ Сенека: «Мудрец хочет того, что неизбежно».

– А поймают, – грозно отвечал мальчик, – начну воровать, курить сразу начну, выбьюсь из общества и стану одним из этой невежественной толпы!

Мы ему елку на Новый год поставим, нарядим, огни зажжем, усядемся там у него и чай пьем. А Кеша рюмочку себе нальет.

Нам из Америки один художник привез набор маленьких фосфорических звезд. По карте звездного неба Северного полушария Кеша в чуланчике на потолок наклеил звезды и Луну. Весь вечер они впитывали электрический свет, а ночью, далекие и голубые, сияли над мальчиком в небесах до самого утра.

Еще купили аквариум с подсветкой и двух меченосцев – алого и черного.

– Как же мы их назовем? – спросил мальчик. – Нужно дать им хорошие подходящие имена.

– Одну назовем Чернушка, другую Краснушка, – предложил Кеша.

– Ой, нет. Это ведь не коровы, а меченосцы из Карибского моря!

И он совсем не интересовался краеугольным вопросом: откуда берутся дети? А мы с Кешей предавались размышлениям, что мы ответим, когда он спросит. Я специально просила Кешу ничего не выдумывать. А то мальчик спрашивает:

– Кеша, как, интересно, рыбы спят?

А Кеша, я слышу с кухни, отвечает:

– Рыбы спят на суше. Вылезают на сушу и спят… А что ты хочешь, чтоб я ему ответил? – удивляется Кеша. – ВСЮ ПРАВДУ??? Не хотел бы я в детстве услышать это от своего папы-физкультурника.

Раз как-то я стала свидетелем достойного ответа на этот краеугольный вопрос. Его задал крошка-сын отцу в автобусе:

– Пап, – спросил он вполне беззаботно, – откуда берутся дети?

– Это ты узнаешь в процессе познания мира, – ответил ему отец.

Вскоре Марк Гумбольдт заглянул к нам на огонек и воскликнул:

– Как? Ваш сын до сих пор в неведении? Ждите-ждите, пока его просветят во дворе или он прочитает об этом на заборе! Вот он, темный русский народ, тонущий во мраке невежества! Держите книжку, – сказал он. – Илюша с Тимошей внимательно прочитали ее три года тому назад. Да вам и самим невредно ознакомиться.

Кажется, это был перевод с польского, цветная брошюра, в которой ясным, доступным, в меру научным языком честно и прямо рассказывалось ребенку, откуда берутся дети.

Мы положили ее на тумбочку в чулане и стали ждать. Мальчик пришел из школы в хорошем настроении, Кеша спросил у него дружелюбно:

– По математике ничего не получил отрицательного?

А то нас вызывал в школу его математик Юрий Георгиевич.

– Ваш сын, – сказал он, – у меня на уроке гадает на кофейной гуще, в условия не смотрит, врет, как Троцкий Ленину, а Ленин Троцкому, устраивает веселые конкурсы «Кто может чихнуть, не переставая икать» и мечтает о том, как он будет офицером. Я ему говорю: «Математик Гаусс девятнадцать лет бился над задачей,