Константин Воробьев - Во гробе сущий

И двойник, сжав челюсти до скрипа зубов, раз и два больно бьет писателя по щекам, а откинувшись, гневно и с омерзением плюет ему в глаза.

Писатель хватается руками за лицо и чувствует, как краска нестерпимого стыда заливает его бледные щеки и лоб.

- Не надо так... Не надо... О Боже мой! - шепчет он и вдруг тяжело роняет голову на стол, и безудержное рыдание начинает бить его тело.

Плачет он долго и тяжело, а двойник сидит рядом и ждет. Наконец он мягко кладет руку на голову писателя и начинает гладить ее тихо и нежно.

- Перестань,- участливо произносит он,- перестань, друг. Где твоя повесть - этот унизительный позор твоей жизни? Подпалим свечкой - и все! Пусть сгинет мерзкий плод твоего минутного падения, отвратный ублюдок лживой мысли. Книги, большие волнующие полотна - пишутся только кровью сердца, а от созданного тобой, разве не чувствуешь, как несет ядовитым духом заразы?

- Да, это так! - твердо соглашается писатель.

- Это так! - вторит ему двойник и, сощурив глаза, пронизывая ими писателя, раздельно и властно приказывает: - Тогда пиши клятву-эпиграф к своей большой и честной книге. Пиши:

Обруганное страшной матерщиной,

Подло застигнутое нагим и девственным,

Мерзко ученое покупать и продаваться.

Сердце мое, человечье, измученное!

Поклянемся на этом вместе мы:

Да будешь ты мною казни предано

За попытку солгать или струсить!

Писатель порывисто закуривает, хватает карандаш и записывает эпиграф. Потом минуту сидит притихший, и злорадная усмешка блуждает на его чувственных, но бескровных губах. Вдруг он размашисто выводит под эпиграфом:

"БЕССМЕРТИЕ"

Роман

Книга первая

Двойник же неслышно встает, запахивает полы черного пальто, глубоко на глаза надвигает шляпу и, до жути одинокий в этой ночи, медленно уходит в предрассветный мир.

1949