Евгений Петров - Вице-король

Старохамский. Пуэр, соцер, веспер, генер, либер, мизер, аспер, тенер. Скифов надо душить! И плебеев надо душить, чтоб не зазнавались!

Тихон Маркович (заливисто лает).

Санитар уходит. Больные сразу же успокаиваются.

Тихон Маркович (поднимаясь на ноги, плачевным голосом). Господа! Я больше не могу ходить на четвереньках! Это выше моих сил. И наконец, я охрип.

Диванов. Да, Тихон Маркович, лаять вы стали как-то того… кисловато.

Тихон Маркович. Вы думаете, это легко? Весь день на четвереньках! Весь день на четвереньках! Смотрите, у меня на ладонях даже мозоли выскочили.

Диванов. Не надо было идти в собаки, не надо было прятаться в больнице.

Тихон Маркович. Легко сказать, не нужно было прятаться. Значит, по-вашему, господин Диванов, я должен был отправиться в банк и внести 48 000 налога по моему кустарному производству? Нет, я еще не сумасшедший!

Диванов (совздохом). Вам хорошо. В крайнем случае, вы получите «минус шесть», таким, как вы, больше не дают. Ну, и будете жить где-нибудь в Калуге или в Твери. А мне, дорогой песик, пять лет со строгой изоляцией – это минимум, понимаете, прожиточный минимум. (Грустит.)

Тихон Маркович (ободряюще). Зато амплуа легкое – кокетливая дамочка, поет романсы…

Диванов. Романсы!.. (Грустит.) Да, я пою романсы, а на душе у меня клоака, понимаете, клоака!

Тихон Маркович (рассудительно). А вы б не вредительствовали – и не была б клоака.

Диванов (задумчиво). Сколько я вам сказал минимум? Пять лет? Гм. . Если не все восемь. Одна надежда, что здесь отсижусь.

Тихон Маркович. Дай бог, дай бог. Пока удалось отлаяться. Хорошо еще, что главный врач в отпуску. Говорят, великий дока на симулянтов.

Диванов. А мне и докторша что-то не нравится. Какая-то она слишком ласковая.

Старохамский (приближается). Ни черта она не понимает. Невежда. Советский вуз окончила. Можете себе представить ее научный багаж? Никакого багажа. Нет, нет, пропало дело народного образования в России, погибло! Все погибло!

Тихон Маркович. Я вам все-таки удивляюсь, мосье Старохамский, с вашим гуманитарным образованием вы могли бы иметь видное положение.

Старохамский (трагически). У большевиков? Ни-ког-да! Я был идеалистом, и я остался идеалистом. И даже сюда, в сумасшедший дом, я пошел по высоким идейным соображениям. Не-ет! С большевиками я жить не могу, уж лучше поживу здесь, рядом с обыкновенными сумасшедшими. Эти, по крайней мере, не строят социализма. И потом, здесь кормят, подчеркиваю, господа, совершенно даром кормят. Завтраки, обеды и ужины. А там, в ихнем бедламе, надо работать! Там даром ничего не дают! Но старый присяжный поверенный Старохамский на ихний социализм работать не будет. Слышите! Не будет!

Тихон Маркович (всплескивает руками). Ай-яй-яй, какая политическая целеустремленность!

Старохамский (с жаром). Здесь у меня, наконец, есть личная свобода! Свобода совести! Свобода слова! (Через палату проходит санитар. Старохамский визгливо орет.) Да здравствует Учредительное собрание! Все на форум! И ты, Брут, продался ответственным работникам! (Оборачиваясь к собеседникам.) Видели? Что хочу, то и кричу. А попробуйте на улице! В два счета напорешься на какого-нибудь пролетария!

Диванов (подходит с картами в руках). Ну, что вы всё о политике и о политике! Давайте перебросимся в шестьдесят шесть.

Старохамский (оживляясь). Без двадцати и сорока?

Диванов. Без двадцати и сорока.

Старохамский. По гривеннику очко?

Диванов. По гривеннику.

Старохамский. И второе из обеда?

Диванов (секунду в нерешительности). Идет, второе из обеда.

Садятся на кровать, сдают карты.

Тихон Маркович (жалобно). А я?

Диванов. Сегодня вы на стрёме, Тихон Маркович. Становитесь к дверям, а то кто-нибудь войдет.

Тихон Маркович. Всё я. Всегда я. Я и собака. Я и на стрёме.

Старохамский. Очень просто. Собака всегда на стрёме.

Тихон Маркович отходит к двери.

Диванов. Наша взятка… А это, будьте добры, мне… И это мне… И это… Эх, удачно вышло, что мы только втроем в этой палате, что среди нас нет ни одного настоящего сумасшедшего… Вам сдавать… Я, признаться, их побаиваюсь.

За сценой раздаются шум и протяжный крик Берлаги. «Больные» вздрагивают. Тихон Маркович начинает лаять. Старохамский быстро прячет карты под подушку. Все трое принимают соответствующие позы. Входят докторша и санитар.

Докт. Придется перевести его сюда, не то он нам всю палату перепугает. Не понимаю, что за последние два дня делается. Прямо какое-то нашествие буйных.

Санитар вводит Берлагу. На Берлаге халат. Он взъерошен, напуган и от этого еще больше нахален.

Докт. (притрагивается рукой к пульсу Берлаги). Ну, как вы себя чувствуете, голубчик? Вам лучше, не правда ли?

Берлага. Я вице-король Индии! Отдайте мне любимого слона!

Докт. Это у вас бред. Вы в лечебнице. Мы вас вылечим.

Берлага (вызывающе). О мой слон, мой любимый верный белый слон!

Докт. Но ведь вы поймите, всё это бред, понимаете, бред!

Берлага. Нет, не бред!

Докт. Нет, бред.

Берлага. Выс ума сошли. Я вам говорю, не бред.

Докт. Нет, конечно, бред!

Берлага. Не бред. (В сторону.) Эх, была не была! (Трусливо толкает докторшу в плечо.) Эне, бене, раба, квинтер, финтер, жаба.

Старохамский (Диванову). Кончилось счастье. Что ж теперь будет?

Диванов. Полный идиот.

Тихон Маркович. Гав-гав… Просто беда… Р-р-р… гав!..

Докт. (Берлаге). Ну ладно, голубчик, вы, главное, успокойтесь. Здесь вам будет хорошо. Вечерком я к вам зайду. Мы поговорим. (Уходит.)

Берлага. А шурин не дурак. Шурин – это голова. (Поворачивается и видит Кая Юлия Цезаря, который стоит в угрожающей позе.) Ой! (Отодвигается в сторону и чуть не попадает в объятия женщины-мужчины.) Ой! (Пятится назад и натыкается на рычащего человека-собаку.) Ой-ой! Буйные сумасшедшие! Эти придушат, не постесняются! Шурин, шурин, что ты наделал! (Вужасе отпрыгивает. «Больные» принимают его движение как начало буйства и тоже пугаются.) Гей, мои слоны! (Встрахе кричит.)

Диванов (своим). Этот в два счета придушит!

Старохамский (довольно испуганно). В чем дело? Нас все-таки трое, а он один.

Тихон Маркович (трясясь от страха). Вы забываете, что у сумасшедшего силы удесятеряются. Я читал.

Диванов (науськивает Тихона Марковича). Куси, куси! Кусите же его, Тихон Маркович!

Тихон Маркович. Сами кусите. Нашли дурака.

Старохамский (увлекая за собой остальных). Карфаген должен быть разрушен! И Рубикон должен быть разрушен!

Надвигаются на Берлагу.

Берлага. Не трогайте меня! Я нервный! Я вице-король Индии! Где мои набобы, мои кунаки, мои зуавы!

Старохамский (подступая). Молчи, сволочь! Убью! Душу выну!

Диванов. Какой хорошенький мужчина! Поцелуй меня, котик!

Тихон Маркович лает и пытается укусить Берлагу.

Берлага в сильнейшем страхе прячется за кровать, выглядывая оттуда. Воинство возвращается на свои позиции.

Берлага (в сторону). Шурин, шурин! Что ты наделал! Они меня убьют. И в особенности этот собака. Несчастный я человек. (Вдальнейшем следит за каждым движением соседей по палате, что их особенно тревожит.)

Старохамский. Посадили психа на нашу голову. Вот не повезло.

Диванов. Так было хорошо втроем, и вдруг…

Старохамский. Погибло лечебное дело в России! Растоптано! Разрушено! Я всегда говорил, в Советской России все идет прахом. Не дают человеку покоя! Нет личного благополучия. Уничтожено! Растоптано. Как вам понравится? К трем нормальным людям посадили буйного сумасшедшего! И здесь я, безумец, хотел найти успокоение!

Тихон Маркович. Чего доброго, этот проклятый вице-король всех нас перекусает!

Старохамский. И перекусает. Будьте уверены.

Диванов. Говорите тише. Он может услышать. Вообще надо поосторожнее, чтоб его не рассердить.

Старохамский. И пусть слышит. Что он понимает, этот псих. Обратите внимание на его бессмысленную рожу.

Берлага. Новое дело. Они такие же сумасшедшие, как и я.

Старохамский. Сейчас мы его прижмем так, что он и пикнуть не посмеет.

Диванов. Нив коем случае, мосье Старохамский. Разве можно раздражать настоящего сумасшедшего? Это безумие! Форменное безумие! Прав был Тихон Маркович, когда говорил, что силы их удесятеряются и даже удвадцатеряются.

Тихон Маркович (трусливо). И потом, имейте в виду, они очень подозрительны и злопамятны. Единственный способ – это не противоречить, во всем им подчиняться.

Берлага. Ах, подчиняться? Это уже лучше. (Угрожающе рычит.)