Максим Горький - Дело с застежками

Она не "турнула" его, вопреки предположению Семки. Нам не слышно было за шумом листвы, о чем говорил Мишка с хозяйкой; но вот мы видим, что он грузно опускается на землю к ногам старухи и так, что его нос почти касается раскрытой книги. Его лицо степенно и спокойно; он - мы видим дует в свою бороду, стараясь согнать с нее пыль, возится и наконец усаживается в неуклюжей позе, вытянув шею вперед и выжидающе рассматривая сухие маленькие руки старушки, методично перевертывающие листы книги...

- Ишь ты... лохматый пес!.. Отдых себе сделал... Аида - и мы? Чего так-то? Он там будет прохлаждаться, а мы - ломи за него. Аида?

Через две-три минуты мы с Семкой тоже сидели на земле по бокам нашего товарища. Старушка ни слова не сказала встречу нам, она только посмотрела на нас пристально и снова начала перекидывать листы книги, ища в ней чего-то... Мы сидели в пышном зеленом кольце свежей пахучей листвы, над нами было раскинуто ласковое и мягкое безоблачное небо. Иногда пролетал ветерок, листья начинали шелестеть тем таинственным звуком, который всегда так смягчает душу, родит в ней тихое, умиротворяющее чувство и заставляет задумываться о чем-то неясном, но близком человеку, очищая его от внутренней грязи или, по меньшей мере, заставляя временно забывать о ней и дышать легко и ново...

- "Павел, раб Иисуса Христа..." - раздался голос старушки. Он старчески дребезжал и прерывался, но был полон благочестия и суровой важности. При первых звуках его Мишка истово перекрестился, Семка заерзал по земле, выискивая более удобную позу. Старушка окинула его глазами, не переставая читать.

- "Я весьма желаю увидеть вас, чтобы преподать вам некое дарование духовное к утверждению вашему, то есть утешаться с вами верою общею, вашею и моею".

Семка, как истинный язычник, громко зевнул, его товарищ укоризненно вскинул на него синими глазами и низко опустил свою лохматую голову, всю в пыли...

Старушка, не переставая читать, тоже строго взглянула на Семку, и это его смутило. Он повел носом, скосил глаза и - должно быть, желая изгладить впечатление своего зевка- глубоко и благочестиво вздохнул

Несколько минут прошли спокойно. Вразумительное и монотонное чтение действовало успокоительно.

- "Ибо открывается гнев божий с неба на всякое нечестие и..."

- Что тебе нужно? - вдруг крикнула чтица на Семку.

- А... а ничего! Вы извольте читать - я слушаю! - смиренно объяснил он.

- Зачем ты трогаешь застежки своей грязной ручищей? - сердилась старушка.

- Любопытно... потому - работа очень уж тонкая. А я это понимаю слесарное дело мне известно... Вот я и пощупал.

- Слушай! - сухо приказала старушка.- Скажи мне, о чем я тебе читала?

- Это - извольте. Я ведь понимаю...

- Ну, говори...

- Проповедь... стало быть, поучение насчет веры, а также и нечестия... Очень просто и... всё верно! Так за душу и щиплет!

Старушка печально потрясла головой и оглядела всех нас с укором.

- Погибшие... Камни вы... Ступайте работать!

- Она тово... рассердилась будто бы? - виновато улыбаясь, заявил Мишка.

А Семка почесался, зевнул и, посмотрев вслед хозяйке, не оборачиваясь удалявшейся по узкой дорожке сада, раздумчиво произнес:

- А застежки-то у книжицы серебряные...

И он улыбнулся во всю рожу, как бы предвкушая что-то.

Переночевав в саду около развалин бани, уже совершенно разрушенной нами за день, к полудню другого дня мы вычистили колодец, вымочились в воде, выпачкались в грязи и, в ожидании расчета, сидели на дворе у крыльца, разговаривая друг с другом и рисуя себе сытный обед и ужин в близком будущем; заглядывать же в более отдаленное - никто из нас не имел охоты...

- Ну, какого чёрта старая ведьма не идет еще,- нетерпеливо, но вполголоса возмущался Семка.- Подохла, что ли?

- Эк он ругается! - укоризненно покачал головой Мишка.- И чего, например, ругается? Старушка - настоящая, божья. И он ее ругает. Этакий характер у человека...

- Рассудил...- усмехнулся его товарищ.- Пугало... огородное...

Приятная беседа друзей была прервана появлением хозяйки. Она подошла к нам и, протягивая руку с деньгами, презрительно сказала:

- Получите и... убирайтесь. Хотела я вам отдать баню распилить на дрова, да вы не стоите этого.

Не удостоенные чести распилить баню, в чем, впрочем, мы и не нуждались теперь, мы молча взяли деньги и пошли.

- Ах ты, старая кикимора! - начал Семка, чуть только мы вышли за ворота.- На-ко-ся! Не стоим! Жаба дохлая! Ну-ка, вот скрипи теперь над своей книгой...

Сунув руку в карман, он выдернул из него две блестящие металлические штучки и, торжествуя, показал их нам.

Мишка остановился, любопытно вытягивая голову вперед и вверх к поднятой руке Семки.

- Застежки отломал? - спросил он удивленно.

- Они самые... Серебряные!.. Кому не надо - рубль даст.

- Ах ты! Когда это ты? Спрячь... от греха...

- И спрячу...

Мы молча пошли дальше по улице.

- Ловко...- задумчиво говорил Мишка сам себе.- Взял да и отломил... Н-да... А книга-то хорошая... Старуха... обидится, чай, на нас...

- Нет... что ты! Вот она нас позовет назад да на чай даст...- трунил Семка.

- А сколько ты за них хошь?

- Последняя цена - девять гривен. Ни гроша не уступлю... себе дороже... Видишь - ноготь сломал!

- Продай мне...- робко попросил Мишка.

- Тебе? Ты что-запонки хочешь завести себе?.. Купи, ха-арошие запонки выйдут... как раз к твоей харе.

- Нет, право, продай! - и Мишка понизил тон просьбы...

- Купи, говорю... Сколько дашь?

- Бери... сколько там есть на мою долю?

- Рубль двадцать...

- А тебе сколь за них?..

- Рубль!

- Чай, уступи... для друга!..

- Дура нетрепанная! На кой те их дьявол?

- Да ты уж продавай знай...

Наконец торг был заключен, и застежки перешли за девяносто копеек в руки Мишки.

Он остановился и стал вертеть их в руках, наклонив кудластую голову и наморщив брови и пристально рассматривая два кусочка серебра.

- Нацепи их на нос себе...- посоветовал ему Семка.

- Зачем? - серьезно возразил Мишка.- Не надо. Я их старушке стащу. Вот, мол, мы, старушка, нечаянно захватили эти штуковины, так ты их... опять пристрой к месту... к книге этой самой... Только вот ты их с мясом выдрал... это как теперь?

- Да ты, чёрт, взаправду понесешь? - разинул рот Семка.

- А как?.. Видишь ты, такая книга... нужно, чтоб она в полной целости была... ломать от нее куски разные не годится... И старушка тоже... обидится... А ей умирать надо... Вот я и того... Вы меня, братцы, подождите с минутку... а я побегу назад...

И раньше, чем мы успели удержать его, он крупными шагами исчез за поворотом улицы...

- Ну и мокрица-человек! Жиделяга грязная! - возмутился Семка, поняв суть факта и его возможные последствия.

И, отчаянно ругаясь через два слова в третье, он начал убеждать меня:

- Аида, скорей! Провалит он нас... Теперь сидит, чай, поди, руки у него назад... А старая карга уж и за будочником послала!.. Вот те и водись с этаким пакостником! Да он ни за сизо перышко в тюрьму тебя вопрет! Нет, каков мерзавец-человек?! Какая, подлой души, тварь с товарищем так поступить может?! Ах ты, господи! Ну и люди стали! Айда, чёрт, чего ты растяпился! Ждешь? Жди, чёрт вас всех, мошенников, возьми! Тьфу, анафемы! Не идешь? Ну так...

Посулив мне нечто невероятно скверное, Семка ожесточенно ткнул меня кулаком в бок и быстро пошел прочь...

Мне хотелось знать, что делает Мишка с нашей бывшей хозяйкой, и я тихонько отправился к ее дому. Мне не думалось, что я подвергаюсь какой-либо опасности или неприятности.

И я не ошибся.

Подойдя к дому и приложившись глазом к щели в заборе, я увидел и услышал только следующее: старуха сидела на ступеньках крыльца, держала в руках "выдранные с мясом" застежки своей библии и через очки пытливо и строго смотрела в лицо Мишки, стоявшего ко мне задом...

Несмотря на строгий и сухой блеск ее острых глаз, по углам губ у нее образовалась мягкая складка кожи; видно было, что старушка хочет скрыть добрую улыбку - улыбку прощения.

Из-за спины старухи смотрели какие-то три рожи: две женские, одна красная и повязанная пестрым платком, другая простоволосая, с бельмом на левом глазу, а из-за ее плеч высовывалась физиономия мужчины, клинообразная, в седых бачках и с вихром на лбу... Она то и дело странно подмаргивала обоими глазами, как бы говоря Мишке:

"Утекай, брат, скорей!"

Мишка мямлил, пытаясь объясниться:

- ...Такая редкостная книга. Вы, говорит, все - скоты и псы... собаки. Я и думаю... Господи - верно! Так надо говорить по правде... сволочи мы и окаянные люди... подлецы! И опять же, думаю: барыня - старушка, может, у ней и утеха одна, что вот книга - да и всё тут... Теперь застежки... много ли за них дадут? А ежели при книге, то они - вещь! Я и помыслил... дай-ка, мол, я обрадую старушку божию, отнесу ей вещь назад... К тому же мы, слава те господи, заработали малу толику на пропитание. Счастливо оставаться! Я уж пойду.

- Погоди! - остановила его старуха.- Понял ты, что я вчера читала?..