Том 2. Повести и рассказы 1848-1852 - Федор Михайлович Достоевский

«Село Степанчиково и его обитатели») ставшие материалом серьезного переосмысления. Впрочем, и в «Дядюшкином сне» заключительные строки повести (отъезд Мозглякова из губернского города, краткая пейзажная зарисовка, образ резвой тройки) пародийно перекликаются с знаменитой концовкой I тома «Мертвых душ».

С докаторжным периодом творчества связаны и отголоски литературной полемики, возникающей в «Дядюшкином сне». В I главе повести рассказчик замечает, что хотел было написать о Марье Александровне Москалевой «в форме игривого письма к приятелю, по примеру писем, печатавшихся когда-то в старое, золотое, но, слава богу, невозвратное время в „Северной пчеле“». Иронический пассаж этот, — по всей вероятности, выпад против давнего сотрудника «Северной пчелы» (политической и литературной газеты, издававшейся Н. И. Гречем и Ф. В. Булгариным) — Л. В. Бранта, печатавшего свои статьи на литературные темы в 1846–1848 гг. и подписывавшегося буквами Я. Я. Я. Именно Брант (Я. Я. Я.) был автором резко отрицательной рецензии на «Петербургский сборник» и напечатанный в нем роман Достоевского «Бедные люди».[120] «Игривые письма к приятелю», упоминаемые в «Дядюшкином сне», — это «Деревенские письма (К Петербургскому приятелю)», напечатанные в том же 1846 г. в «Северной пчеле» за подписью Я. Я. Я., т. е. принадлежавшие тому же Бранту (№ 188, 190, 202, 203). «Деревенские письма», посвященные описанию поездки в имение автора в Новгородской губернии, написаны с претензией на безыскусное и непосредственное отражение дорожных впечатлений и носят, действительно, несколько «игривый» и интимный характер (описание обеда, незначительных разговоров с попутчиком и т. п.). Брант противопоставляет свои «письма» другим произведениям подобного жанра, в которых затронуты «вопросы истории», «тонкости политики народов», «громкие дела современной Европы», изображены прославленные города, памятники истории и искусства. Автор, «покорный судьбе», ограничивается «кругом самым не великим, чтобы не сказать микроскопическим» (№ 188). Содержание «Деревенских писем», действительно, небогато. Желание «мордасовского летописца» соответствовать по форме «Деревенским письмам» — элемент несколько запоздалой полемики Достоевского против враждебной ему газеты.

Хотя «Дядюшкин сон» писался, по выражению Достоевского, «на почтовых» и не удовлетворил автора, некоторые образы и ситуации повести получили развитие в дальнейшем творчестве писателя. Черты Москалевой, провинциальной дамы с большими претензиями на светскость, повторились в облике Анфисы Петровны Обноскиной в повести «Село Степанчиково и его обитатели». Облик «дядюшки», князя К., получил дальнейшее развитие в фигуре старого князя Сокольского в романе «Подросток». Отдельные черты «дядюшки» (детская наивность, проявляющаяся в разговоре с мужиками по-французски) приданы более значительному и сложному герою — Степану Трофимовичу Верховенскому в «Бесах» (ч. 3. Гл. 7). Главное же — в «Дядюшкином сне» впервые у Достоевского возникает образ повествователя, провинциального хроникера, отличного от автора. Именно в этом произведении Достоевский впервые показал русскую провинцию, а сюжет произведения построил на основе события, вызвавшего общественный скандал и возмутившего ход тихой и ничем не примечательной жизни. Изображение провинциального скандала, большого общественного потрясения, но уже не комического, а трагического характера, стало затем материалом грандиозных романов — «Бесы» и «Братья Карамазовы». В этих же романах, написанных как бы в жанре провинциальной хроники, получил свое дальнейшее развитие и образ рассказчика-хроникера.

Современная Достоевскому критика обошла молчанием «Дядюшкин сон». Единственный отклик на публикацию повести был помещен в бельгийской газете Le Nord (1859, 20 avr. № 119). Сам писатель позднее тоже был склонен недооценивать это произведение. В 1873 г. в письме московскому студенту М. П. Федорову, просившему разрешения обработать повесть для сцены, Достоевский писал: «15 лет я не перечитывал мою повесть «Дядюшкин сон». Теперь же, перечитав, нахожу ее плохою. Я написал ее тогда в Сибири, в первый раз после каторги, единственно с целью опять начать литературное поприще, и ужасно опасаясь цензуры (как к бывшему ссыльному). А потому невольно написал вещичку голубиного незлобия и замечательной невинности. Еще водевильчик из нее бы можно сделать, но для комедии — мало содержания, даже в фигуре князя, — единственной серьезной фигуре во всей повести».

Несмотря на скептическое отношение Достоевского к вопросу о сценическом воплощении «Дядюшкиного сна», повесть эта рано проникла на сцену, и ее инсценировки неизменно пользовались в театре большим успехом. Впервые спектакль по повести под названием «Очаровательный сон» был поставлен в московском Малом театре уже при жизни Достоевского, в 1878 г. Затем различные инсценировки повести ставились несколько раз в Петербурге и Москве. Множество сценических воплощений «Дядюшкиного сна» было осуществлено в советское время, как на сценах московских и ленинградских, так и периферийных театров (Киев, Куйбышев, Курск, Новосибирск, Якутск, Улан-Удэ). Наибольший резонанс вызвал спектакль МХАТ 1929 г. с Н. П. Хмелевым в роли князя К. и О. Л. Книппер-Чеховой в роли Москалевой.

Приложение. Петербургская летопись (Коллективное)

Впервые опубликовано в газете С.-Петербургские ведомости (1847. 13 апр. № 81) с подписью: Н. Н.

Фельетон «Петербургской летописи» в «С.-Петербургских ведомостях» 13 апреля 1847 г. сопровождался следующим примечанием редакции: «Внезапная болезнь и потом кончина нашего даровитого, ревностного, незабвенного сотрудника Э. И. Губера причиною, что мы должны были обратиться на этот раз к одному из наших молодых литераторов».

Вместе с фельетонами 27 апреля, 11 мая и 15 июня этот фельетон, как упоминалось выше, был в 1922 г. приписан В. С. Нечаевой Достоевскому на том основании, что он «по центральной идее, по содержанию и по стилю тесно сливается с тремя остальными фельетонами, подписанными „Ф. Д.“».[121] Исследовательница отметила, однако, что фельетон 13 апреля отличается от названных фельетонов не только подписью (Н. Н.), но и формой построения: «Внешне он более остальных напоминает общий тип современного газетного фельетона».[122] Впоследствии В. С. Нечаева вновь вернулась к этому фельетону, настаивая по-прежнему, что его единоличным автором был Достоевский.[123]

В редакционной заметке «О продолжении «С.-Петербугских ведомостей в 1848 году» (С.-Петербургские ведомости. 1847. 9 окт. № 230) в перечне сотрудников газеты и их статей, напечатанных «в текущем 1847 году до 1 октября», при упоминании имен Э. И. Губера, Ф. М. Достоевского, В. А. Соллогуба и Ф. Ф. Корфа указано по несколько нумеров «Петербургской летописи»; при упоминании имени А. Н. Плещеева названа статья: «Критика (очерки Рима) Майкова»[124] и «Петербургская летопись», что дает основание считать, как верно заключил Б. В. Томашевский, что ему принадлежит один фельетон под этим названием.

До 1 октября 1847 г. в «С.-Петербургских ведомостях» было напечатано 24 фельетона «Петербургской летописи». Из них семь за подписью: К. Д. С. (№ 31, 37, 43, 49, 61, 69 и 75) принадлежат Губеру.[125] Семь — В. А. Соллогубу, из которых шесть за подписью: С. (№ 1, 9, 15, 55, 98 и ПО) и один (№ 157), подписанный его полным именем. Пять фельетонов за подписью: К.