Венера в русских мехах - Татьяна Васильевна Бронзова

подумала Вика.

Людка была сама любезность. При встрече даже обняла Веронику.

«Слава богу, – подумала та, – она больше не сердится за Николя».

Между сокурсницами восстановились дружеские отношения.

– Ну, ты вняла моему совету вчера ночью? – спросила ее Людмила.

– Нет, – смущенно ответила Вероника. – У нас все по-другому.

– Ну, ты даешь, подруга! По-другому не бывает. Все равно к этому придешь. Чем быстрее, тем лучше. Времени-то у вас всего ничего.

– А что у тебя с Петром? – перевела разговор Вероника.

– Порядок. Он на меня сильно запал. Утром показывал мне свою картину. Это одну из тех, что тряпками завешаны были. Вот, говорит, – это то, что я создаю в искусстве настоящего. Гордо так сказал и тряпку снял. А там черт-те что! Кубы какие-то разноцветные с треугольниками. Я ничего не поняла, но соврала. Изобразила восхищение. Он мне вообще-то очень даже нравится. Зачем его обижать? Правда?

– Правда.

– Вы идете сегодня куда вечером? – заинтересованно спросила Людка.

– Дядя Поль купил билеты в Мариинский на «Лебединое озеро», а потом не знаю.

– Я в Кировском театре еще ни разу не была. Надо будет Петру сказать. У него наверняка там какие-нибудь знакомые есть. Смешно! Мы в Питере живем, а в Мариинку только иностранцы попадают.

– Да, – согласилась Вероника, – я тоже еще ни разу не была.

Многие в Ленинграде называли свой город по старинке Питером, Кировский оперный театр величали «Мариинкой» и Пушкинский драматический – «Александринкой».

Так уж получилось, что именно эти новые названия не привились у коренных петербуржцев. Бабушка как-то давно рассказывала маленькой Веронике, что и Невский проспект был переименован в двадцатых годах в проспект то ли Жданова, то ли Кирова. Уж она и сама точно не помнила, так как продержалось это название совсем недолго. Лидеры коммунистической партии скоро поняли, что даже они сами не могут называть эту улицу по-другому, и вернули ей старое название.

– После театра приезжайте к нам с Петром в мастерскую, – по-хозяйски пригласила Людмила.

Глава 13

Внутреннее великолепие Мариинского театра поразило Веронику.

Театр уж полон; ложи блещут;

Партер и кресла, все кипит;

В райке нетерпеливо плещут,

И, взвившись, занавес шумит…

– процитировал Николя из «Евгения Онегина», когда они вошли в зал.

– Ты что, всего Пушкина наизусть знаешь? – удивилась Вероника.

– Я тебе уже который раз говорю: я много чего знаю, – с лукавством ответил Николя. – Так интересно увидеть своими глазами то, что раньше лишь представлялось в воображении, – разглядывая зал, продолжал он.

«Мне тоже интересно все увидеть своими глазами», – подумала Вероника.

Она стыдилась было сознаться Николя, что она здесь, как и он, в первый раз. Многое, что Вероника за последние дни слышала и видела, было в первый раз, и все благодаря Николя.

Оркестр занял свои места, вышел дирижер, и зазвучала дивная музыка Чайковского. Вероника была потрясена спектаклем. Выражение чувств через танец поражали. Не нужен никакой перевод. Только музыка, движение и глубина чувств, которую актеры передают через жест.

После спектакля Николя с Вероникой поехали в мастерскую Петра. Они сидели на заднем сидении такси, которое было заранее заказано из гостиницы, и держались за руки.

– Ты очень красивая, – под впечатлением балета вдруг сказал Николя. – Ты похожа на Венеру с полотна Боттичелли.

– Какого полотна?

– У Боттичелли есть такое полотно – «Рождение Венеры».

– Я не видела, – сказала Вероника с сожалением. – А как она родилась?

– Из морской раковины. Сегодня ты сделала такую прическу, как у Венеры. Тебе очень идут эти локоны, – он дотронулся до ее волос и поцеловал их, потом поцеловал ее в губы.

Вероника отстранилась.

– Водитель нас может видеть, – смущенно прошептала она.

– Ну и что? – удивился Николя.

«Не положено», – мелькнуло в голове Вероники любимое слово Льва Маргаритыча, но вслух она его, конечно, не сказала, а перевела разговор на другую тему, как советовала бабушка.

– Тебе понравился балет?

– Очень. И балет, и театр.

– «А также в области балета мы – впереди планеты всей», – процитировала Вероника.

– Что это?

– Песня Визбора. Полностью куплет звучит так:

Зато мы делаем ракеты

И перекрыли Енисей,

А также в области балета

Мы – впереди планеты всей,

Мы – впереди планеты всей,

– пропела Вероника.

– Талантливо. В твоем исполнении она звучит прекрасно. – Николя снова хотел поцеловать Веронику, но она отстранилась и быстро задала новый вопрос.

– А как ваш «Гранд Опера»? Тоже красивый театр?

– Конечно! Кстати, потолок в зале расписан вашим художником Шагалом.

– Про Шагала я знаю. У него очень интересные картины. Там все летают. И животные, и влюбленные. Поскольку он покинул Советский Союз, то его у нас не выставляют. А может, он все картины с собой вывез?

– Что ты? Наверняка где-нибудь в запасниках лежат.

Глава 14

Несмотря на поздний час, вечеринка была в самом разгаре. Петр крутился вокруг Людмилы, глядя на нее влюбленными глазами, а она уже абсолютно освоилась в его доме. Что привлекло в этой девушке умного и талантливого человека, можно было только догадываться.

Люди приходили, уходили, спорили, пили, курили, что-то горячо обсуждали.

Лысый, который стал неотъемлемой частью мастерской, изрекал вселенские мысли:

– Брежнев захватил власть! Но кроме власти надо иметь еще и голову! – тут его взгляд упал на фигуру вождя, тянувшего всем свою кепку. – Вот! Этот лысый был головастый! Мозги только не в ту сторону направил. Нет чтобы поднять Россию, он решил ее уничтожить. Почему? Потому что был немецкий шпион! Решил продать немцам Россию, иуда!

– А в твоей голове полно каши, пойди, отдохни! – отвечал ему молодой журналист Максим.

– Никакая не каша, – протестовал лысый, наливая себе еще водки в рюмку. – Моя голова хорошо варит!

– Кашу… – как бы закончил его предложение Максим.

Все за столом засмеялись.

– Идите к черту! Утверждаю и буду утверждать! Кроме власти надо иметь голову! – философски заключил лысый и залпом опорожнил рюмку.

– А кто с тобой спорит? – возмутился полноватый мужчина, поддевая вилкой соленый гриб из глубокой тарелки на столе.

– Власть должна знать и любить свой народ, – тихо сказала художница Грекова и влюбленно посмотрела на молодого литератора Семена.

– Она права! – подтвердила слова Грековой поэтесса Молчанова, встав с лавки. – Я предлагаю тост. Наполните свои рюмки! – все, у кого еще что-то было в рюмках, быстро выпили и наполнили их снова, глядя на поэтессу. Молчанова стояла, как памятник, с