Михаил Салтыков-Щедрин - Том 7. Произведения 1863-1871

В июле — августе 1871 г. слова «анархия», «попрание авторитетов» не сходили со страниц официозной и либеральной печати в связи с разгромом Парижской коммуны, судом в Версале в июле над ее уцелевшими в живых членами (Курбе, Груссе, Журдом, Ферре и др.) и начавшимся 1 июля в Петербурге нечаевским процессом, по которому обвинялись в «заговоре» для «ниспровержения установленного в государстве правительства» 87 человек. Так, «Русск. вестник» утверждал, что «во Франции революция и междоусобие сделались предметом очень распространенного учения и обычной практики» и привели к упадку, а теперь эти «преступные» идеи подхвачены русскими «передовыми людьми», «подтрунивающими над авторитетами»[284]. Публицист «Русск. вестника» П. Щебальский писал о «противуобщественной силе, которая дала жизнь Парижской коммуне»[285], и единстве стремлений «наших и французских разрушителей»[286]. «Голос» также отождествлял «анархические» цели русской молодежи с программой «коммуналистов» Франции[287].

Возмущенный печатной бранью в адрес революционеров и всего молодого поколения, Салтыков предлагал Некрасову (в письме от 17 июля) начать с августа публикацию в «Отеч. записках» материалов «нечаевского дела», а в сентябре дать «свод статей, появившихся по этому поводу в газетах и журналах» (о «неизреченном холопстве» которых он писал А. М. Жемчужникову 31 августа). Последнее намерение было выполнено Салтыковым в статье «Так называемое «нечаевское дело» и отношение к нему русской журналистики»[288]. Прямая защита обвиняемых была, разумеется, невозможна в печати, поэтому она проведена в «Итогах» в скрытой форме (глава V). Вместе с тем отповедь «одичалым консерваторам современной Франции» звучит здесь во весь голос.

Обосновывая свое понимание исторического прогресса как законной смены старых «мехов» (государственных и политических форм) новыми по мере осознания массами расширяющегося «уровня потребностей жизни», писатель утверждает: «Те, которые говорят прямо, что ветхое — ветхо, негодное — негодно, те вовсе не суть проповедники анархии, но суть ревнители и устроители человеческих судеб».

Судьбы прогресса в России и Европе для Салтыкова неразрывны с судьбой революционной Франции (см. также очерк «Сила событий»). В главе III «Итогов» он с горечью констатирует, что жизнь не дает ответа, «в чем именно заключается полнота» идеалов русского общества и «выяснится ли она когда-нибудь настолько, насколько, например, выяснились идеалы французского общества». Здесь Франция — классическая страна эеволюций, демократической и социалистической идеологии — служит для Салтыкова мерилом исторической активности, четкости и широты идеалов. Эту высшую меру прилагает он и к русской действительности. Поэтому так неразрывно сплетаются затем в произведении две кардинальные его темы: итоги реформ в России и Парижская коммуна во Франции; поэтому столь органично для завершающей главы «Итогов» слияние этих тем в страстной защите русских революционеров и героев-коммунаров.

Расправа с Коммуной, встреченная российскими охранителями как восстановление «порядка», «спокойствия» после полосы «насилий», «террора» и «грабежей»[289], — обличается Салтыковым в V главе «Итогов», как мрачная «сатурналия» — кровавый пир реакции: «…Анархисты успокоения в одни сутки уничтожают более жизней, нежели сколько уничтожили их с самого начала междоусобия наиболее непреклонные из приверженцев Парижской коммуны!»[290] Указывая на это «мерило для сравнения последствий» «торжества той или другой партии», Салтыков добавляет, что террор «одичалых охранителей» уничтожает лучшие, молодые силы страны, «непосредственно посекает жатву будущего». Однако «обделенный все-таки не перестает быть обделенным», и новый взрыв неизбежен.

Не состоявшееся по вине цензуры выступление Салтыкова должно быть поставлено хронологически в ряд первых и наиболее прозорливых откликов русской демократии на явление Коммуны. Близкие переклички с заключительными страницами «Итогов» мы находим лишь в высказываниях П. Л. Лаврова и в стихотворениях Некрасова «Смолкли честные, доблестно павшие…» и «Страшный год»[291].

Существенный интерес представляют в «Итогах» высказывания Салтыкова по принципиальным вопросам литературы (глава IV), особенно о воспитательном ее значении, которое заключается «в подготовлении почвы будущего». Салтыков формулирует здесь задачи, которые стоят перед литературой — «выразительницей общественной совести» — в борьбе за социальный прогресс, за социалистический идеал: «исследуя нравственную природу человека» в наличных «общественных комбинациях», литература вместе с тем «провидит законы будущего, воспроизводит образ будущего человека».

Обличая «уличную литературу», создававшую искаженные, подчас пасквильные образы «нигилистов» (объект критики здесь, несомненно, и «Бесы» Достоевского, и «На ножах» Лескова, в 1871 г. печатавшиеся в «Русск. вестнике»), Салтыков ратует, как и в «Напрасных опасениях», «Годовщине», за воспитание литературой в обществе «жажды подвига», который считает концентрированным выражением «нравственной природы» человека, призывает к созданию «новых типов» борцов за социалистическое будущее, способных стать жизненным примером для «современного человека».

Прогрессисты, «в надежде славы и добра», бегут вперед. <…> Не вдруг укорачивайте! <…> Дозрели мы или не дозрели? — Салтыков здесь и далее иронически перечисляет основные темы консервативной и либеральной публицистики 1856–1862 гг., характеризуя, как обычно, начальной строкой «Стансов» Пушкина либеральные упованья в связи с реформами. Не вдруг. — См. прим. к стр. 7. Дозрели мы или не дозрели? — Вопрос о «незрелости» (неподготовленности к «великим реформам»), о «неспособности к самодеятельности» русского общества постоянно дебатировался в печати (см., например, передовую в СО, 1862, № 235, 1 октября — «Нашим рьяным прогрессистам», а также прим. к стр. 272 наст. тома), что неоднократно вызывало насмешки демократической публицистики (см., например, январско-февральскую хронику «Наша общественная жизнь» 1863 г. в т. 6 наст. изд.; статью Писарева «Бедная русская мысль». — РС, 1862, № 4, отд. II, стр. 41. — Д. И. Писарев. Сочинения в 4-х томах, т. 2, М. 1955, стр. 66).

…встретиться с человеком, который на вопрос: «какой из двух мундиров лучше?» — отвечает: «оба лучше», и на этом прекращает разговор. — Эзоповская характеристика позиции, занятой во время крестьянской реформы наиболее последовательными деятелями революционной демократии, в частности Чернышевским. Он отвечал молчанием на борьбу между крепостнической и либеральной тенденциями в осуществлении реформы, ибо понимал «ее основной буржуазный характер», враждебность обоих лагерей трудящимся, неспособность «крепостническо-бюрократического государства» дать им подлинное освобождение, и «обиняками» проводил эту мысль в подцензурной печати (см.: В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 289–292).

Безответность <…> заставляет предполагать <…>, или что у отрицателей совсем нет никаких доктрин, или что они имеют какие-то доктрины, но не хотят о них повествовать. — Консервативная и либеральная печать или обвиняла демократическую публицистику, в частности «Отеч. записки» и Салтыкова, в отсутствии положительной программы, или намекала на революционно-социалистическую подоплеку их критики пореформенной действительности: см., например, статью В. Безобразова «Наши охранители и наши прогрессисты» (РВ, 1869, № 10, стр. 481–484); статью «Критические заметки о текущей литературе…» («Заря», 1869, № 7; без подписи, возможно — Н. Страхова, стр. 165–166); рецензию Суворина на изд. 1869 (ВЕ, 1869, № 4, стр. 981, 988). Суть суворинской рецензии Салтыков в письме к Некрасову от 5 апреля 1869 г. определил так: «…Не видно, дескать, какие у него <Салтыкова> политические и общественные убеждения, а остроумие, мол, есть». См. также стр. 541, 551 наст. тома.

Вскую — тщетно (старославянск.).

…корень доктрины, навлекшей на себя подозрение, кроется в естествознании. <…> Действительный мир оказывается миром чудес, мир чудес — действительным… — Салтыков указывает на роль философского материализма и естественных наук в разрушении привычно-религиозного и авторитарно-монархического сознания, обнажении «призрачности» его понятий. См. также «Проект совр. балета» в наст. т. и «Совр. призраки» в т. 6 наст. изд. На опасность «учения о материализме», проводимого «в связи с направлением социальным» «преимущественно в журнале «Современник», указывал в отчете Александру II за 1862 г. шеф жандармов В. А. Долгоруков: «Имея целью объяснить все существующее законами физической природы, оно отвергает все нравственные начала: разум, бессмертие, религию и, наконец, самое бытие творца» (цит. по изд.: А. И. Герцен. Полн. собр. соч. и писем, т. XV, П. 1920, стр. 593). В походе против материализма русских демократов приняла участие консервативная и славянофильская печать. В передовой «Дня» № 39 от 28 сентября 1863 г. И. Аксаков писал: «…Какую точку опоры в нравственной борьбе России с полонизмом <то есть с польским национально-освободительным движением> представят вам материалисты, проповедующие <…> совершенное разрушение всех нравственных основ общества, равнодушие к вопросам веры и народности?»