Михаил Салтыков-Щедрин - Том 14. За рубежом. Письма к тетеньке

Через месяц после цензурной катастрофы с первоначальной редакцией «письма» III Салтыков писал Г. З. Елисееву в Ниццу (18 окт. 1881 г.): «Вы, вероятно, получили сентябрьскую книжку «Отеч<ественных> зап<исок>» без моей статьи: она была вырезана по просьбе м-ра внутр<енних> дел. А так как приготовленная мною еще в Париже статья для октябрьской книжки была продолжением и разъяснением сентябрьского письма, то и ее я должен был похерить». Эта «похеренная» статья, написанная в августе — сентябре 1881 г. в Париже, была первоначальным «письмом» IV, дошедшим до нас в двух рукописях: первой (№ 196) — законченной и второй (№ 197) — незаконченной. Несмотря на то, что рукописи эти содержат целые страницы сходного текста, перед нами две редакции продолжения запрещенного «письма», представляющие самостоятельный интерес и поэтому полностью печатаемые в настоящем издании. Первоначальная редакция (№ 196) обличительно заострена против Амалат-беков, соединившихся с Дракиным (реакционным земством) для борьбы со Сквозником-Дмухановским (провинциальной администрацией). Последующая редакция отмечена перегруппировкой обличительных акцентов и несет на себе следы дополнительных усилий автора обойти предполагаемые цензурные препоны. «Тайное общество» заменяется «секретным кружком», вновь введенному эпизоду с провинциальной барынькой, вербующей в члены «Союза проломленных голов», придан подчеркнуто-юмористический характер. Однако главное отличие второй редакции от первой — другое окончание, переключающее обличение с Амалат-беков, а также Амалат-бекш (большой эпизод о последних вовсе отпал) на реакционно-оппозиционные брошюры и книги «русских грамотеев», печатаемые за рубежом по заказу Амалат-беков[412].

Первая часть первоначального «письма» IV занята подведением итогов по материалу, разработанному в «письме» III. Разобрав вопрос о том, опасны или не опасны «затеи Амалат-беков», Салтыков после отступления о «кровопийственных дамочках», подругах Амалат-беков, обращается к основной теме «письма» IV — к вопросу о крепостнических настроениях в земстве, питающих затеи Амалат-беков. Непосредственным конкретным поводом для постановки и разработки этой темы явился ряд русских реакционных политических брошюр, вышедших в июле — августе 1881 г. в Германии (познакомился с ними Салтыков в Висбадене), в первую очередь, упоминавшиеся уже неоднократно «Письма о современном положении в России». Именно к этой брошюре относятся слова Салтыкова из висбаденского письма к Н. Михайловскому от 14 августа: «Предметом 4-го письма[413] послужит книга Фадеева, которую я, впрочем, называть не буду. А буду трактовать о ее содержании — анонимно». И действительно, все изложение «письма» IV построено памфлетно по отношению к этому и другим не названным произведениям реакционной «вольной печати», как иронически именует Салтыков эту зарубежную литературу земских «грамотеев». Знание «скрытого плана» письма необходимо для понимания современным читателем заключающихся в нем обличений крепостнических настроений в реакционной части земства 80-х годов. Эту не попавшую своевременно в печать тему о земстве и о «тяготении» к нему Амалат-беков Салтыков развил в «пятом письме» (считая по отдельному изданию), использовав в нем и ряд мест из комментируемого текста (с заменой Амалат-беков — Пафнутьевыми).

…тайное общество, которое во всеуслышание предлагает сто рублей за каждого превратного толкователя. — То же, что симбирское «Тайное общество» «письма» III первоначальной редакции. См. прим. на стр. 674.

И мрачное хрюканье торжествующей свиньи… и трубное пустозвонство ошалевшего от праздности ловкого дармоеда». — Эти иносказания, наделенные обобщающей силой характеристики политической реакции 80-х годов вообще и ее прессы в частности, направлены вместе с тем и на вполне определенных деятелей этой реакции. В первом случае речь идет о M. H. Каткове и его «Моск. вед.», во втором о К. Аксакове и его «Руси». Однако в последующей редакции «письма» IV (рук. № 197) вторая сатирическая стрела переадресована Р. Фадееву и его «Письмам». Сигналом для опознания нового конкретного намека в общем обличении служили произведенные изменения в тексте. Вместо слов «пустозвонство ошалевшего от празднословия дармоеда» появились новые: «велегласие ошалевшего от праздности пустоуста». Этими словами Салтыков высмеивал то место из книги Р. Фадеева («первое письмо», стр. 20–21), где автор развивал «теорию», о «пустоте» или «пустом месте», образовавшемся в русской общественной жизни между правительством, как орудием власти, и обществом, соприкасающемся с этой властью лишь наружно.

Нынче и дамочки какие-то кровопийственные сделались, всё походами бредят… Прямо настаивают: проливай кровь! — Незадолго до своего отъезда из Висбадена в Париж, где он должен был встретиться с Н. А. Белоголовым, Салтыков обратился к последнему с таким «специальным» письмом (от 12/24 августа 1881 г.): «Хотел было прекратить дальнейшую переписку, многоуважаемый Николай Андреевич <ввиду скорой личной встречи. — С. М.>, но, право, жить страшно становится. Узнал я, что «Святая дружина> наняла искусного дуэлиста и бретера… чтобы оскорбить Рошфора и затем убить его на дуэли. Подобным же образом предполагают поступить с Кропоткиным. Ежели сойдут эти два устранения благополучно, то весьма может быть, что пойдут и дальше… Каким бы образом раскрыть все это и в особенности предупредить Рошфора?» Письмо, из которого взяты приведенные проки, было впервые опубликовано В. Розенбергом в № 230 «Русских ведомостей» за 1912 г., а в № 251-м этой газеты появилась реплика на публикацию, принадлежащая перу П. Кропоткина, в которой содержится следующая интересующая нас подробность. Подтверждая сведения, содержащиеся в письме Салтыкова, П. Кропоткин писал: «…в Женеве я узнал еще некоторые дальнейшие подробности о «Священной дружине», а также и то, что в Женеве сведения о ней, тоже исходившие от Лорис-Меликова, были получены через М. Е. Салтыкова-Щедрина, который нарочно приезжал в Швейцарию, или на границу Швейцарии, и вызывал на свидание одного из эмигрантов, чтобы сообщить ему эти сведения, для предупреждения кого следует. Вскоре мы узнали, что в Женеву приедет одна русская дама, которая будет заведывать приведением в исполнение решения «Дружины» <т. е. решения об убийстве Рошфора. — С. М.>. «Свидание с эмигрантом» — это, конечно, свидание с Белоголовым (хотя формально он не был эмигрантом), у которого Салтыков прожил в Туне «в начале августа» два дня. По-видимому, в Туне Салтыков и получил от своего друга, бывшего в курсе всех дел женевской эмиграции, последнюю информацию о подготовлявшемся покушении «Священной дружины», в том числе и о таинственной русской даме, посланной «заведывать» его исполнением. Этот авантюрный сюжет, могший, однако, закончиться кровавой развязкой, явился не только предметом сатирического разоблачения Салтыкова (как в комментируемом пассаже о «кровопийственных дамочках», так и в ряде других мест «письма»), но и исходным пунктом для проведения сатирической параллели между современными дамочками, жаждущими «пролития крови», и «дамочками-куколками» «докровопийственного периода», — давними героинями салтыковской сатиры (см., напр., «Круглый год»).

«Общество Проломленных голов». — Проломленные головы — по Далю — бранное прозвище орловцев. В этом «фольклорном» иносказании содержится, по-видимому, намек на какой-то эпизод из деятельности орловской организации «благонамеренной крамолы». В газете «Порядок» за первыечисла августа 1881 г. глухо упоминается о «не в меру ретивой патриотке и доверчивых орловских обывателях».

Графиня Сапристи. — Иронический эффект этой фамилии заключается в том, что междометие sарristi (собств. sacristi!) означает по-французски бранное восклицание, равнозначащее русскому «черт побери!».

Погодите немного, и мы увидим целую толпу разного наименования добровольцев… Тут явятся и «Чистопсовые охранители», и «Усердные гущееды», и «Веселые лоботрясы», и «Кособрюхие восстановители основ». — Строки эти, как часто бывало у Салтыкова, оказались провидческими. «Священная дружина» за время своего недолгого существования все же сумела организовать довольно разветвленную сеть своих агентов в губернских центрах. В сатирические наименования «добровольцев» вплетены дразнительные народные прозвища населения различных русских областей («кособрюхие» — рязанцы, «гущееды» — новгородцы, «проломленные головы» — орловцы и др.).