Стажер - Лазарь Викторович Карелин

— Да что ты, дядя Саня?! О чем ты?! — Сашины щеки рдели, и это злило его и мешало отшутиться.

— А то бы как хорошо, — похмыкивая, продолжал свое Александр Александрович. — По коридору на чердак, чердаком к другой лесенке, а там, десять ступенек вниз, и дверка заветная. Стук, стук — и вот она, Валя. В халатике, заспанная. Зачем пришел? Уходи! А уж сама впустила, а уж сама прижалась. А, Сашок? Ну и тем же путем на рассвете домой, в свою комнату. Никто не видел, никто не слышал. Удобно, а? — Александра Александровича забавляла растерянность парня. Но не для одной забавы все это говорилось. Вдруг серьезным стало лицо Александра Александровича, жестко зазвучали его слова: — Неправда, видели! Слышали! Глаз и ушей, Саша, всюду понатыкано без числа. И всем вмешаться надо. И всем уличить желательно. Ты это учитывай, Саша. Что там машину без прокола водить — это плевое дело. Себя по жизни надо без прокола водить. А вот это непросто. Ладно, лекция окончена. Прости меня, дружок. Старые, они всегда с нравоучениями лезут. А сами-то… Сами… Вижу, Саша, понимаю, про что думаешь. Верно, и у меня без проколов не обошлось. Да еще каких! Верно, Саша. Вот и не хочется, чтобы ты споткнулся. Пропадать, что ли, моему опыту? — Снова весельем засветились глаза Александра Александровича, с трудным разговором было покончено. — Загоняй машину — и к столу. Вспрыснем покупочку!

9

Саша втягивался в работу незаметно. Ему казалось, что он еще к делу не приступил, что снимает то да се, так, для баловства, ну, для практики, а выходило, что снимал он уже для дела, что его снимки, часто вполне сносные, — выручала отличная аппаратура — уж выкупаются заказчиками и даже иные из них заказчики хвалят. Саша дивился легкости, с какой входил в профессию. Он не знал, не догадывался, что это мнимая легкость, что он занят пока самой простой работой: щелкает затвором. Люди, которых он снимал, искали в фотоснимках лишь сходства и, найдя его, узнав себя и всех прочих, удовлетворялись снимком и выкладывали на стол перед Александром Александровичем денежки. Саша не знал, не задумывался над тем, как снимать. Он пока только наводил на резкость да щелкал затвором. Он не обрабатывал своих снимков — это делал дядя, делала мать. Дядя проявлял пленки, доводил их до нужной кондиции, спасая от передержки или недодержки, а мать печатала фотоснимки, — она давно уже работала у Александра Александровича лаборанткой, делала позитивную ретушь — она была и ретушером. Саша был избавлен от всего этого, Александр Александрович до поры считал нужным не вводить его во всю работу, чтобы не отпугнуть. Ведь вся эта работа требовала кропотливого труда, а кропотливый труд — он-то и отпугивает молодых. И Александр Александрович вроде бы не учил профессии Сашу, пустив его плавать, как тот умеет, не указывал на ошибки. Пусть поплавает, как умеет, как сможется, пусть втянется. И Саша втягивался, того не замечая. Он втягивался, не ведая тягости. Напротив, ведая радости. Дядя был щедр с ним, щедр в оплате его работы. Пятерочки, а то и десяточки что ни день выпархивали из дядиного бумажника и ложились на Сашину ладонь. И это только было началом. Александр Александрович так всякий раз и приговаривал: «Для начала. Авансик. На разъезды. На горючее». Эти деньги были только Сашины. Они не шли ни на питание его дома, ни на одежду. На то шли иные деньги, то была взрослых забота — дяди, матери. Взрослые и заботились. Стоп! Ну, а сам-то ты разве не взрослый? Армию, парень, отслужил. Или дитя? Так выходило, что задумываться над этим Саше не требовалось. Все пока самокатом шло. Легко, непринужденно. Да, он был взрослым, разумеется, но были в доме и постарше него, и не было тут ничего необычного или обидного, что более взрослые о нем заботились. Он учился, он осваивал профессию, а они о нем заботились.

Фотограф по вызовам — это была работа, где нужна быстрота, оперативность, нужна молодость. И тут Саша был на месте. А когда машина у него появилась, и совсем на месте. Он мотался по всей Москве, он только теперь ее, Москву-то, и узнавать начал. Заказы на фотографа, которые где-то в избытке раздобывал Александр Александрович, были самыми разными: звали на веселье, но звали и на тризну. Саша снимал банкеты и свадьбы, но снимал и покойников, траурные шествия. Месяца не прошло, как начал работу, а он уже понагляделся. Вот, оказывается, как живут люди, как веселятся, горюют. И чванливых увидел, и скромных, широких и жадных. Он щелкал, щелкал, слепя своих клиентов «вспышками», то бишь импульсными лампами, он запечатлял их на пленку, но запечатлял и в памяти. Все внове ему еще было, и память его еще не устала наслаивать новые впечатления, не передала еще этот слой впечатлений в ту часть мозга, где впечатления наши начинают обрабатываться вопросами «зачем?» да «почему?» и где жизненный опыт становится вот именно жизненным опытом.

Как всякий неофит, Саша спешил показаться знатоком своего дела, много суетясь, много беря от внешнего, от показного в профессии, еще не ведая, что мастера во всяком деле узнают по неторопкости его. Ему нравилось явиться на люди этаким завзятым корреспондентом, напористым, хватким, быстрым, совсем таким, каких можно наблюдать по телевидению, когда они проталкиваются где-нибудь на аэродроме к знаменитостям, чтобы поймать их в объектив. Но там надо спешить и проталкиваться, а у гроба, возле которого горестно замерли родственники, спешить не надо. И на банкете можно не спешить, а следовало бы подумать, как лучше снять. И на свадьбе гон устраивать было не обязательно. Но Саша «давал прикурить» своим клиентам везде. Увешанный аппаратами, «блицами», он появлялся подобно вихрю, сверкая молниями, демонстрируя чуть ли не цирковые приемы работы. Благо был он спортивен.

Снимки получались. Не ахти какие, но получались. Выручала умная аппаратура, выправлявшая многие Сашины ошибки. Да и клиент был чаще всего тот самый, которому бы лишь сходство уловить. Сходство было. А в иных снимках и еще что-то было — то самое «что-то», ради которого и стоило заниматься этим делом. Пока удачные снимки возникали случайно, были от лотереи. Но все же Саша примечал их и ими гордился, хотя — хоть убей! — не мог понять, почему один снимок вышел лучше, а