Сказка вечернего сверчка - Анастасия Каляндра

была уже, вся на бумаге?.. Чтоб, если что – виноват читатель – если даже не дочитал, и вообще, хоть, ничего не прочитал – но виноват он, а не я?.. Я то, кж, всё написал. Жо конца. Я уже ста-аа-арый хрыч!.. Хэ-хэ, мно-огое пони-маю!.. Ну, да, ладно – если боитесь… Но, я обещаю Вам, что буду читать, если, конечно, дадите, и относиться к Вашему тексту, как к движению и голосу души, а не как к литературной выкройке. Обещаю…

– Д-да, я, как бы… Просто… Ну… Ещё опасаюсь, как бы Вас за это не… задержали сейчас. Ещё увидят – место, ведь, людное…

– Н-ну, это ничего… – дедушка, слегка прирастянул горловину свитера и закашлял, – кх-ххм… Я Вас… Прошу, молодой человек, прошу… Нет времени у меня, уже, кажется, на то, что бы убеждать Вас разными способами… окольными. У меня уже не так мно-го вре-мени, что бы ждать. И, кто знает – встретимся мы с Вами когда-нибудь ещё раз, или… Я прошу Вас, дайте почитать, сейчас… Н-ет, н-ет, пожалуйста, не объясняйте ничего про Ваши причины – про… Стиль, про хорошо, плохо, про вре-мя… П-рро то, что Вы боитесь… Не суть!.. Мне, просто, хочется прочитать, хоть что-то, как бы оно не было написано – что-то, что написано о прежне-м-м мире… Рукой из прежнего мира. И сказано сердцем из того мира – уж если Вы хотите, так, по Вашему – по писа-тельски!.. Хэ-х… Мне, ведь, тоже это нужно – увидеть тот, Ваш, мир, который Вы рисуете – ту утопию… Мне её, тоже, не хватает. Ведь это – пища для души… И она нужна не только тому, кто забыл и не любит больше, вкус пищи… Но, даже больше, ведь – тому, кто любит и ждёт её?.. Дайте,мне её, пожалуйста!.. Дайте почи-тать!.. Я, раньше, знал, что умею и в самых плохо написанных книжках находить, ви-деть, хоть что-то, хоть какие-то черты, следы чего-то из собственной жизни… Это, ведь, то, что и делает для нас таким сладким чтение – то, что мы в этом, в простом листочке видим что-то своё… Что-то или кого-то, что, кажется, тебя понимает. В этом наслаждение от книг… И, если все они могут, как Вы думаете, почерпнуть из Ваших – какое-то нравоучение, просветление, возвращение к жизни, то дайте же прочесть, хоть одному, кто, может быть, один, и больше никто, сможет получить от этого истинное наслаждение… Когда ему уже нечем… Нет, есть, конечно чем… У всех за жизнь было… Себя корить – Ну, не так много всего… за что стыдиться и раскаиваться. Но, просто, смогу… Почувствовать себя лучше. Это я Вам гаран-тирую… Если по чест-ному… Кх-ххх-хх кхх-х, мне, сейчас, всё равно – если бы, просто, дали печатный лис-ток с какими-нибудь буковками, то мне уже было бы хорошо!.. Кх-х, кх, причуды старого деда!.. Просто, правда… Вы, ведь, понимаете, что Вы пытаетесь нести воду мёрт-вым, надеясь, что они смогут выпить?.. А когда у Вас просит живой?.. Кх-мм, простите – седьмой день почти не пью ни-чего… это уж, выстрелила ассоциация!.. Ха-ха-кхм…

У его соседа округлились глаза. Он, опять, чуть не вскочил и не побежал куда-то, но вовремя осознал, что некуда.

– Вот, что… Дер-жите… Пожалуйста, чи-тайте, сколько хотите… – он, дрожащими руками, доставал из под рубашки листы А4, и руки, всё время, куда-то срывались, – Для меня это будет честь…

– И д-ля меня, тоже… Спа-сибо… И эти мёрт-вые, могут, ещё, сами Вас у-бить… А Вы, всё равно, это им не-сё-ете!.. – он покачал трясущейся головой, любуясь, кажется,на собеседника, – Вы МО-ЛО-ДЕЦ!..

– И-го-ооо-орь!.. – донеслось оттуда, с детской площадки – тот вздрогнул, обернулся и заметил красивую тонкую девушку с длинными чёрными волосами (она теперь красилась, под стать моде), которая вытянулась вся, вслед за поднятой вверх рукой, и аж встала на цыпочки, на краю площадки.

– Э-то?.. Ва-ша?..

– Сестра… Но, я…

– Идите, идите, пожалуйста – разговаривайте. Я, честное слово, постараюсь, пока не потерять здесь Ваше творение!.. Хэ-хэх!..

– Д-да, я на секун-дочку. Спасибо Вам…

Старый собеседник кивнул и немного захрипел, явно стараясь не дать волю кашлю, пока, уж лучше, тот не отойдет.

Его сосед встал, и побежал, так же нервно, как сейчас, только что, доставал листы из-под рубашки – то приостанавливаясь зачем-то и оглядываясь, то опять начиная движение торопливой мелкой трусцой, иногда переходившей, правда, в большие длин-ные прыжки.

– О-оо-о!.. Физкультура?.. Похвально, молодец… – заметила сестра.

Он, невольно, заулыбался, наклонив голову, и, словно любуясь на неё. Но она, кажется, тоже нервничала – была такой напряженной и язвительной, как когда что-то её тревожило.

– Как ты?.. – спросил брат.

– Ничего. Пойдёт. А ты?.. – вырвалось у неё бегло и встревожено.

– Я?.. Да-а, хорошо!.. Просто счастлив, можно сказать!.. Почти закончил книгу. Вот… И радуюсь. Ничего не случилось?

– Какую книгу? – мертвееным голосом сказала она.

– Н-ну, мою. Та-кк, кни-га. Скоро, может быть, услышишь о ней… Я надеюсь. Как Лизонь-ка?.. А-аа?.. А, карапузик?!. – и он подхватил Лизу на руки.

– Ничего. Ей всегда ничего. У неё – хоть потоп вокруг – она, кажется, радоваться будет!..

– Н-ну, и пра-виль-но!.. Че-го кукситься?.. Да?.. Вон, и мама, когда не куксится – всегда та-кая красивая!.. Да? – он надеялся, как и всё время надеялся, что, хотя бы улыбка – просто улыбка, когда-нибудь, ещё появится на её лице – не язвительная ухмылка, а такая улыбка, как у Лизы. Простая и спокойная… Но этого не происходило, никак. Из всех эмоций – человеческих, на её лице иногда появлялся лишь страх – страх за него, страх за Лизу – страх – умирающее последнее, самое долго живущее из чувств – тех, которые рождает любовь – когда, даже, кажется – внутри пустота, и ничего уже не чувствуешь к этому человеку – вдруг, если с ним случается, или только может случиться что-то плохое, то внутри тебя бежит, так, что аж содрагает всего тебя… дрожь и появляется страх. И он напоминает тебе о том, что ты, всё ещё, любишь…

– Да.

– Дя?!. Ну, конечно – дя!.. – и прищемил её носик между пальцев, повернув его в разные стороны пару раз.

– Нн-н-ннну, нос ото-рвешь! Это что?..

Она властно указала взглядом на большой синяк у него на шее.

– Это?.. Так. Споткнулся…

Зачем он врал, он не знал. Его теперешняя открытость, забывшего, кажется уже про то, как скрывать своё внутреннее, испарялась куда-то перед её лицом. Наверное, боль – это сложно, но если она исходит от близкого человека, которого любишь – то она становится уже просто несносной.

– Споткнулся?..Ты?! Ну, не смеши. Опять, наверное, где-то что-то ляпнул?.. И получил!.. Хэ-х!..

Он с хитрым вызовом, немного, поднял на неё лицо и