Господин Гексоген - Александр Андреевич Проханов

Он высадил Белосельцева на обочину и умчался вперед, сливаясь с проблесками стекол, хромированными бамперами, пропадая в туманной гари шоссе.

Белосельцев, повинуясь приказу, изумляясь в себе той покорности, с какой последовал настояниям Кадачкина, неторопливо побрел вдоль шоссе, мимо неоглядного летного поля, огороженного бетонной стеной, обгоняемый ревущими трейлерами, шелестящими лимузинами, слыша хлопки горячего дымного воздуха. Казалось, он повиновался старинному другу Кадачкину, дважды спасшему его от погибели, но на самом деле он повиновался крохотной жаркой корпускуле, мерцавшей где-то под сердцем. Внимал крохотному пузырьку света, который, подобно путеводной звезде, уводил его прочь от железных ворот аэродрома, от двух готовых взлететь самолетов, от вальяжных, умных, непреклонных людей, сбитых в слаженную чуткую стаю. Он отыскал на обочине сломанную ветку, поднял и, опираясь на нее, как на страннический посох, пошел неторопливо, слегка прихрамывая. Пузырек света мерцал перед ним, словно путеводная вифлеемская звезда, и он, как благоговейный и верящий волхв, ступал за ней, опираясь на посох, уводимый невесть куда таинственной спасающей силой.

Он услышал хриплый дрожащий рокот, словно чьи-то огромные руки, напрягаясь, стали рвать грубые домотканые холстины. Рокот усиливался, перемещался за бетонным забором, удалялся к желтым пятнистым лесам, и внезапно все пространство взревело, задрожало, словно силачу удалось разодрать жесткую мешковину, и над серой бетонной изгородью взлетел из пожухлых трав огромный белый лайнер с надписью «Россия». Сбрасывая прозрачную гарь, стал медленно подыматься, удаляясь вдоль сырых осенних рощ, распарывая на волокна бледный полог небес.

Белосельцев смотрел на уходящий самолет, в котором находился Избранник, удалявшийся в свое загадочное будущее, в таинственное перемещение лучей, облаков, пятен света и тени. Избранник сидел у иллюминатора, глядя, как под льдистой плоскостью плывет доставшаяся ему страна, туманится бело-розовая Москва, окружая загадочным свечением очередного властелина.

Но, быть может, уходящий самолет был пуст, не было в нем властелина, а в салоне, в удобном кресле, с пристегнутыми ремнями, перед стаканом пузырящейся минеральной воды сидела пластмассовая кукла с недвижным целлулоидным лицом, по которому пробегала световая рябь неба.

Белосельцев шагал, опираясь на посошок, как странник к неведомой обители, как богомолец к далекой святыне, как погорелец к неизвестному пристанищу.

Жизнь, что он проживал, таила в себе огромные повороты и свершения, до которых ему не дожить, начало которых он лишь успел подглядеть, не сумев разгадать и понять.

Воздух, растревоженный взлетом, утих. Пустота поглотила лайнер, растворила его в потоках света среди синих блуждающих туч. Вновь раздался хрустящий звук, словно кожемяка, напрягая бицепсы, тянул лоскутья мокрой кожи, драл их на ремни, хлюпал в дубовой кадке. Из металлических хрипов и рокотов над бетонной оградой поля, вдоль красно-желтой лесной бахромы взлетел второй самолет, длинноносый, с отведенными упругими крыльями и секущим килем. Белосельцев испуганно замер. Ему захотелось упасть на землю, зарыться в обочину, скрыться в жухлых бурьянах, чтобы всевидящие, ищущие глаза Гречишникова не различили его из неба, не послали ему сверху разящую смерть. Самолет шел грозно, тяжко, переполненный злом, груженный всеми пороками мира, среди которых были и его, Белосельцева, пороки, его неотмолимые грехи и проступки. В белом фюзеляже, как в капсуле, был запаян Проект Суахили, сосредоточены жестокие, управляющие миром силы, сконцентрировано беспощадное неотвратимое будущее. Белосельцев, чувствуя, как испепеляется вокруг самолета небо, как исчезает под его крыльями жизнь, как гибнут и вянут леса, падают с веток птицы, забиваются в норы лесные звери, смотрел на удалявшийся самолет.

Почувствовал слабый укол под сердцем, словно пробивался наружу пузырек волшебного света. Он прорывался сквозь грудь, твердые ребра, протачивал кожу, выскальзывая на свободу, улетая в туманную синь. Заметил слабую вспышку под крылом самолета, будто корпускула света, как лазерный прицел, совместилась с воздушной целью. Из-под крыла вырвалось маленькое облачко дыма. Оно разрасталось, как цветная капуста, выталкивало из себя красный длинный огонь. Самолет летел, распуская следом огромный волнистый шарф пламени. Тянул его вдоль леса, задирая вверх нос. Стал раскалываться надвое, вышвыривая в воздух огромные пышные клубы дыма, проливая на землю жидкий огонь. Громкий хлопок откупоренной бутылки долетел до шоссе, и пока звучал этот тугой сочный звук, обломки самолета косо, горящим мусором, повалились к земле, рухнули в леса, и оттуда, из осенней желтизны, поднялся черный ком гари, долетел гул взрыва.

На шоссе стали останавливаться машины. Водители и пассажиры выходили из салонов. Они смотрели на то, как в небе расползаются три пышных дымных облака, похожие на птиц. На распушенную, нахохленную сову. На горбатого, с обвисшим клювом, пеликана. На грудастого, с отведенными крыльями, витютня.

Белосельцев стоял, опершись на посох. Пузырек света вернулся к нему из неба, проник обратно в грудь сквозь крохотную ранку под ребрами. Ранка склеивалась, рубцевалась, скрывая в его утомленном теле молекулу бессмертия.

Самолет с Избранником летел на юг, почти безлюдный, с белым стерильным салоном, где пустовали ряды одинаковых кресел, которые обычно занимала многочисленная свита – консультанты, советники, эксперты, – держа на коленях портфели и папки с записками и проектами документов. Теперь в хвосте разместилась только охрана, десяток здоровяков с короткими стрижками, которые стянули с тугих плеч пиджаки, оставшись в белых рубахах с ременными портупеями.

Избранник, отделенный от них, находился в переднем салоне. Он откинулся на кожаном удобном диване перед лакированным столиком, поглядывая в круглый иллюминатор. Внизу, чуть затуманенная, перламутровая, проплывала страна – ее обширные нагорья и реки, неоглядные пашни и разноцветные, разукрашенные осенью леса, едва различимые деревни и задымленные города. За голубоватой толщей прозрачного воздуха, среди гарнизонов и заводов, железных дорог и проселков, храмов и тюрем жил великий утомленный народ. Он хоронил своих стариков, выводил на свет младенцев, верил, сомневался, роптал.

Избранник думал, что теперь ему придется управлять этим народом. Угадывать его бессловесные чаяния, навязывать ему свою волю, одновременно исполняя безымянную волю народа, которая в нем, правителе, обретет свое осмысленное проявление.

Его мысли были прерваны появлением стюарда в белой рубахе, галстуке и в черной атласной жилетке.

– Что-нибудь желаете? – любезно спросил стюард, чуть склоняясь в поклоне, приближая к Избраннику свежее красивое лицо. – Коньяк? Виски?

– Минеральную воду, пожалуйста.

Стюард исчез и вновь появился, неся хрустальный стакан и бутылку минеральной воды. Поставил на столик стакан с налитой до половины водой. Установил чуть поодаль бутылку. Избранник благодарно кивнул. Не притронулся к стакану, глядя, как в хрустале пенится прохладный кипяток нарзана, выбрасывая на поверхность серебряные пузырьки.

Опять рассеянно подумал, что страна, которую он получил во владение, не ждала его, не знала о нем.