Синдром Золушки - Михаил Воронков

– Сколько денег нам может это дать к концу года? А в следующем году? – Петров внимательно смотрел на Алекса, стараясь понять, личная ли это инициатива американца или нечто большее.

– Если мы быстро и успешно проведем клинические испытания, параллельно начав регистрацию в Минздраве, то, может, к следующему году выйдем на рынок.

– Это очень долго. А какой там объем рынка?

– Рынок там просто золотой. Просто небо в алмазах! По оценкам ФСКН, в стране от миллиона до трех миллионов наркоманов. Настоящей конкуренции в этом сегменте у нас нет. Упаковка на нос в месяц, курс лечения, скажем, шесть месяцев. При цене в 600 рублей за упаковку отдел маркетинга рассчитал что-то около полумиллиарда продаж только в первый год. Это нас не просто спасет от банкротства, но и позволит послать «Кобраком» к чертовой матери.

– Неплохо, – сказал Петров. – А почему так дешево – только 600 рублей?

– Ну, препарат от героина должен быть дешевле героина…

При упоминании наркотика Петров поморщился.

– Почему дешевле?

– Потому что абсолютному большинству героин нужен, чтобы предотвратить ломки. И если им будет дешевле покупать наш препарат с тем же успехом, то для человека без лишних денег выбор в нашу пользу будет очевиден.

– Это точно? – Петров с подозрением посмотрел на Алекса.

– Точно.

– Хорошо, а какой прогноз на второй год продаж?

– Не помню, ну, может, половина всей текущей годовой выручки компании и это только по одной позиции! А дальше будет, как и мечтали: усилим нашу линейку новейшими лицензионными препаратами против ВИЧа и гепатита – лекарствами последнего поколения, а не дешевыми индийскими дженериками. Мы бы получали их «инбалк» и просто на первой площадке фасовали бы в русскую упаковку…

– А с какого перепугу буржуины именно нам дадут лицензию?

По этим словам Алекс понял, что Петров немного лукавил, когда говорил про лицензирование аторвастатина или арбидола. Помедлив, он произнес:

– По двум причинам: эти препараты требуют регулярного приёма, чтобы не плодить резистентные штаммы. Соответственно, если наш ВИЧ-рынок – это, в основном, наркоманы, то назначать им эти препараты можно только вместе с нашим препаратом, который обеспечивает такой регулярный прием. В этом-то как раз и прелесть этой идеи!

Алекс был горд собой. Ему казалось, что ему удалось переформатировать в понятные для Петрова аргументы то, что ранее рассказали ему Саша и Никита. Однако он явно завышал свои способности. Генеральный поморщился:

– Алекс, а можно объяснить без научной лекции?

– Ну представь, в середине лечения ВИЧ пациент срывается и уходит в героиновый туман. Перестает принимать противовирусные препараты, и его тело начинает производить резистентные штаммы, которые потом уже ничем не изведешь. Плюс в этом героиновом тумане они могут подрабатывать своим телом на панели, и потом эти резистентные штаммы всплывают у простых домохозяек и вполне себе приличных жен, – постарался объяснить Алекс простыми словами.

При этих словах Петров опять поморщился и непроизвольно положил ногу на ногу. Алекс продолжал:

– На Западе для удержания наркомана в поле зрения врачей используется метадон, а в России он почему-то запрещен. Так что у западных компаний выбор невелик. Им придется либо игнорировать один из потенциально крупнейших рынков ВИЧ-препаратов, либо ложиться под наш бупрофиллин как единственный, вписывающийся в международные стандарты лечения и легально разрешенный в России препарат.

Зная, что Петров не лишен тщеславия, Алекс пустил в ход последний заготовленный аргумент:

– Помимо денег, это нам создаст неплохой имидж лидера в лечении социально-значимых болезней, ну и, естественно, в этой очень важной области стратегической безопасности страны. К нам сюда будет приезжать Онищенко и умолять взять деньги для реализации федеральной программы.

Петров поднялся из-за стола и стал молча расхаживать по своему кабинету. Его чиновничьи инстинкты, если их вовремя не покормить или отпугнуть, норовили сплетаться в комок, который мог подступить к горлу и вызвать приступ тревожности. Откуда пришел этот проект? Здесь, похоже, пахло слишком большими деньгами. Что-то переменилось наверху? Здесь нужно быть осторожным и посмотреть, куда ведут ниточки.

– Неплохо, неплохо… – пробормотал он. – Хорошо, а «Кобраком» хоть как-то знает об этом проекте?

– Пока нет, но в наших условиях это исключительно вопрос времени.

– Хорошо, – повторил Петров, очевидно принимая какое-то решение. – У тебя есть шесть месяцев. Пока «Кобраком» ничего не знает, мы тебя будем полностью поддерживать. Сам понимаешь, такой проект кардинально меняет расстановку сил. Главное, чтобы они не начали вставлять палки в колеса слишком рано. Ну все, давай иди, занимайся этой темой.

Алекс поднялся, но медлил. Дело в том, что проект требовал много денег. Но стоило ли пугать этим Петрова прямо сейчас?

– Сергей Вениаминович, в Минздраве понимание есть, и они готовы пойти навстречу по ряду вопросов, – начал он, – но если будет более конкретная помощь… – Алекс вопросительно посмотрел на генерального директора.

Петров, глубоко затягиваясь очередной сигаретой и выпуская дым в сторону, утвердительно кивнул Алексу:

– Иди-иди, у тебя будет полная поддержка в этом вопросе…

Уходя домой и поворачивая в замке кабинета блестящий никелированный ключ, Алексу померещилась в самом конце коридора фигура, напоминающая генерального. Конечно же, она уже повернула за угол по направлению к офису главного рейдера, прежде чем Алекс успел поднять голову и хорошенько рассмотреть. Посмотрев на часы, а для Петрова было уже слишком поздно, Алекс понял, что ему показалось. И потом, Петров никогда не станет говорить с Владимиром Багратионовичем без своих верных соратников. Алекс улыбнулся.

Сдавая ключ охраннику, Алекс не заметил, что ключ от кабинета Гуронова, несмотря на поздний час, отсутствовал.

* * *

– Алекс, срочно зайди ко мне, – раздался в трубке голос Петрова.

Общение с начальником проистекало в двух режимах. Первым был режим условного игнорирования, например, на планерках, совещаниях или везде, где замам полагалось играть свиту. Звонок же на мобильный означал принципиально иной режим – «wingman». Ведомый? Стрелочник? И если в Штатах вингмэну доставалась обычно некрасивая подружка, то в России сваливалась неудобная бизнес-ситуация.

В распахнутых дверях начальника улыбающийся Петров пожимал руку высокому пожилому человеку с чапаевскими усами. На столе в глубине кабинета стояла длинная бутылка с этикеткой, изображавшей картину Репина: казаков, пишущих письмо чужому монарху, и надписью «Горилка». Рядом лежало нечто, завернутое в газету. Простота антуража и чапаевские усы предвещали что-то необычное. Пока Алекс оценивал обстановку, носитель усов не отпускал руку Петрова, несмотря на явно кислую улыбку последнего, выдававшую желание ретироваться в безопасность своего кабинета.

– Это господин Георгиевский – руководитель харьковской медицинской Академии. В СССР они разрабатывали львиную долю препаратов. Многие из них получили путёвку в жизнь на нашем предприятии, – поглядывая на свою руку, которую цепко держал посетитель,