Физика любви - Юля Артеева

написании слова «тетя». Вообще у нее таких «Т.» целых три, ездят друг к другу в гости. Когда они к нам заваливаются, лучше дома не появляться. Хохот, дым коромыслом.

И, помолчав, добавляю:

– Но вообще это даже мило. Такая дружба. Они с института вместе.

– Мы тоже такие будем.

– Стопудово.

– Ага, и я с вами, – восторженно вклинивается Попов.

Мы смеемся и толкаемся, когда в бар заходят ребята из соседней школы. Там вся волейбольная сборная и еще несколько девчонок. Они садятся за соседний стол, а Вадим подходит к нам и с фирменной улыбкой говорит, наслаждаясь неловкостью, которую принес с собой:

– Салют победителям. Отмечаете?

Потом он упирается руками в спинку нашего диванчика и склоняется между мной и Оливкой:

– Привет, девчонки.

– Уже виделись, – хмурюсь я.

– Как отдыхается?

– До твоего прихода просто супер, – парирует Оливка.

Першин наклоняется еще ниже, и я чувствую отчетливый запах алкоголя:

– Девчат, расслабьтесь. Я не кусаюсь. Просто подошел поздороваться.

Я смотрю через стол на Глеба, который мрачно наблюдает за нами. Он дергает подбородком и говорит:

– Вадос, иди к своим.

– Да без проблем, Глеб. Поздравляю.

Блондин выпрямляется и, широко улыбнувшись, уходит. Над нашим столом повисает напряженная пауза.

– Какой же говнюк, – с чувством говорит Манкова, и мы смеемся. Глеб улыбается и качает головой. В такт, как обычно, движется крестик в ухе.

Оливка наклоняется ко мне и шепчет на ухо, чтобы Попов уж точно не услышал:

– Ты заметила, что Янковский с тебя глаз не сводит?

– Не говори ерунды.

– Ты что, покраснела?

– Насть, не выдумывай, – отпиваю колу в попытке скрыть смущение.

Конечно, я вижу, что Глеб на меня смотрит. Причем чем больше он пьет, тем чаще его взгляд останавливается на мне. С какой целью, это, к моему сожалению и полному смятению, до сих пор неясно.

Оливка хитро прищуривается:

– Значит, вы не переписываетесь, и он на тебя не смотрит. Хорошо.

Снова хватаю бокал и выпиваю колу залпом. Морщусь от неожиданной горечи. Миша хохочет:

– Петрова, могла попросить, а не воровать мой бокал!

Черт.

Оливка хихикает, а я шумно выдыхаю носом. Что за дрянь они пьют?

– Винни, это ром! – с улыбкой кричит мне Глеб, будто в очередной раз прочитал мои мысли.

Я закатываю глаза и поднимаюсь с места. Самое время поискать туалет. Спасаться бегством, видимо, мое призвание.

– Ты в порядке? – спрашивает Ян.

Я киваю и ухожу. Внутри все печет.

В уборной я умываюсь холодной водой и прикладываю к лицу бумажные полотенца. Внимательно смотрю на себя в зеркало. Вид немного шальной, но счастливый. Может быть, и стоило полтора года провести в статусе невидимки, чтобы сейчас с щелчком встать в нужное место в пазле.

Смотрю на часы, сама себе напоминаю, что нужно следить за временем. Конечно, мне можно опоздать домой, мама не станет звонить с проверкой ровно в двадцать три ноль ноль. Но я обещала проводить Оливку домой, а тетя Лика более трепетно относится к комендантскому часу. Настя говорила, что это из-за того, что у них приемная семья. Если вдруг кто-то сообщит, что ребенок шатается по ночам, у них будут большие проблемы. Оливка маму очень любит и ни за что не допустит подобных неприятностей.

Я выхожу из туалета и направляюсь к своему столу, как вдруг кто-то хватает меня за руку и тянет на себя. Теряю равновесие и падаю на диванчик рядом с Вадосом.

– Яна! Посиди с нами!

– Нет, спасибо, – нелепо барахтаясь, пытаюсь подняться.

Парень снова тянет меня за руку:

– Мы тебя приглашаем, да, ребят? Это Максим, наверное ты помнишь его последнюю подачу, – парень в ответ кривится, – это Вано, Стасик…

– Фигасик, – резко перебиваю я.

Вадим присвистывает и обнимает меня за плечи.

– Какая у нас тут злючка-колючка.

Я смотрю на Глеба. Он сжимает челюсти так, что я вижу, как на скулах ходят желваки. Вадос тоже это замечает. И, видимо, поэтому широко улыбается и притягивает меня еще ближе к себе. Я вижу, как Ян успокаивающим жестом касается плеча друга.

Перед глазами все немного плывет, видимо ром добрался до моего мозга. Мне становится жарко, и я пытаюсь сбросить с плеча цепкую ладонь, но делаю это не слишком уверенно. Чувствую себя как муха, которая увязла в паутине и сразу же сдалась.

Вдруг Глеб рывком поднимается со своего места и в два счета оказывается около нас.

– Яна, пойдем, – рычит он.

Я вжимаю голову в плечи:

– В смысле?

– Она хочет остаться, братан.

Вместо ответа Янковский берет меня за запястье, но я отдергиваю руку и, сама не зная почему, с вызовом говорю:

– Никуда я не пойду.

Голубые глаза недобро сужаются:

– Нет, ты не поняла. Ты уходишь сейчас со мной, – и он с нажимом добавляет, – душа моя.

Внутри все неприятно замирает. Я снова вспоминаю, что Глеб знает мою постыдную тайну, и именно благодаря позорным рисункам и признаниям я здесь. Тогда я позволяю снова взять себя за руку и послушно поднимаюсь.

– Но моя куртка, – бормочу тихо.

– Я принесу.

– Я обещала проводить Оливку.

– Ян проводит. Ян! Проводишь Настю до дома?

Барышев короткое мгновение вглядывается в лицо друга, а потом с готовностью кивает.

Глеб накидывает мне на плечи куртку и подталкивает к выходу.

– Да в чем дело? – никак не могу понять я.

– Уже поздно, – отрезает он.

Парень берет меня под руку, и мы поспешно спускаемся с крыльца бара. Внизу я поскальзываюсь, но он только крепче вцепляется в мой локоть.

Какое-то время мы идем молча и, скосив глаза, я смотрю на облачка пара от возмущенного шумного дыхания Глеба.

– Слушай, – я высвобождаюсь из его рук, и мы останавливаемся посреди улицы, – не знаю, что там между вами, но я не хочу участвовать в ваших соревнованиях.

– Ты про волейбол?

– Нет, я про то, как вы с Вадосом причинными местами меритесь.

– Ничем я не мерюсь, – бурчит Глеб.

– Ну а что тогда это было?

– А зачем ты это делала?

– Господи, что?! – совсем теряю нить разговора я.

– Сидела с ним в обнимку.

– Глеб, ты совсем сумасшедший?

Он замолкает и устало трет переносицу.

Кажется, что уже жалеет о своей эмоциональной вспышке. Мне становится понятно, что Янковский просто вспылил, но вот выбираться из этой ситуации придется мне.

– Послушай, – мягко говорю я, – это вышло случайно, ваш Вадим полный придурок, и я даже за миллион долларов по своей воле с ним не стала бы общаться.

– А за два? – наконец улыбается Глеб.

– Ну, два – это совсем другое дело!

Я делаю вид, что думаю, и он