Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

Медленно подвигавшийся за ним исправник холодно в свою очередь поклонился на ходу посреднику и молча, с озабоченным видом, стал от него несколько в сторону.

Крестьяне, понуря голову, пугливо выглядывали исподлобья на съехавшийся в их представлении «решать их» целый синклит «начальства».

Троекуров обратился к ним опять, хмурясь и с досадливо моргающими веками (присутствие тут полицейской власти было ему очень не по сердцу):

– И я, и мировой съезд, – начал он официальным тоном, не упоминая уже ни словом о факте «разбойничанья», – объясняли вам не раз, что ваша претензия на здешние луга не законна, что все, что положено вам законом, вы получили и ни на что более права не имеете. Вы нам не поверили, послали ходоков жаловаться на съезд в губернское крестьянское присутствие. Вам отказано и там, – протянул он, напирая, – чрез ваших же ходоков вы должны уже знать это…

– Ничего эвтого мы не знаем, батюшка, ваше бла… – заголосили, прерывая его, в толпе, – a как известно, что мы, значит, завсегда, при прежнем барине, царство ему небесное, траву в здешнем месте косили… Какие были допреж того порядки, так полагали, чтобы без перемены… A мы ничего, ваше сиятельство, батюшка, прочего не знаем…

Троекуров возвысил голос:

– Не знаете, так я вам говорю; a чтобы вы помнили сегодняшнее, я на всех здесь участвовавших самовольников налагаю штраф… Завтра приеду к вам в деревню и разберу… Ну, a теперь довольно покуражились, марш по домам сейчас!..

Толпа заколебалась, двинулась с места… Послышались голоса:

– Как милости вашей угодно будет… Что ж, мы не супротивники, коли штраф положите, мы завсегда готовы, a не то, что… A только как по-Божески оченно нам обидно, потому купцу отдали, a нам и тяпнуть негде; вовсе, значит, без травушки пропадать надоть со скотинкой…

«Обидно-то, обидно, спора нет», – подумал Троекуров, чуть с ненавистью поводя взглядом на подошедшего тем временем и осторожно ставшего за спиной Блинова тучного купца Середкина, на багровом и сдержанно улыбавшемся лице которого он читал торжество, всего его коробившее внутренно.

– Сами виноваты, – сказал он громко, – помещик предлагал вам свои круги за ту же аренду, какую ему дает купец, предпочтение вам оказывал, вы не согласны были…

– Помилуйте, кормилец, ваше с… мы завсегда согласны, а, только как нам по той цене не в моготу взяться; мы с нашим удовольствием, – галдели крестьяне, – ежели в годы и чтобы цена была настоящая…

– Ну, вот вам владелец налицо, просите его: может быть он согласится сделать вам уступку, – молвил Борис Васильевич, кивая на Блинова и отходя несколько шагов назад, с тем чтобы предоставить тому полную свободу столковаться с ними.

Но Блинов не понял, да и нисколько не намерен был воспользоваться этим. Он с натянутым лицом и выпятившеюся вперед грудью обернулся на посредника:

– Извините меня, Борис Васильевич, но я с этими… молодцами, – презрительно уронил он, – ни в какие разговоры вступать не намерен… Тем более-с, что на аренду принадлежащих мне лугов я уже заключил надлежащее условие с господином Середкиным и от него отступаться не имею права, да и не желаю.

У Троекурова задрожали губы. Но он сдержался и, продолжая отходить далее от крестьянской толпы, пригласил движением руки Блинова и исправника следовать за ним. Они как бы против воли повиновались. За ними, тяжело переводя дыхание и крестя свой то и дело икавший рот, поплелся Середкин, норовя все так же держаться от «господ» на некоторой благородной дистанции.

– А позвольте вас спросить, – начал Троекуров, останавливаясь на расстоянии, с которого голос его не мог быть слышим крестьянами, – на каком законном основании заключили вы условие с господином Середкиным?

Блинов озабоченно взглянул ему в лицо:

– Как на каком-с? Да не вы ли сами изволили передать двоюродному брату моему Ашанину, для сообщения мне; о решении крестьянским присутствием спора по этим лугам в мою пользу?

– Да-с, я оказал вам эту любезность, – отрезал Троекуров, – но вам, кажется, должно быть известно, что частное сообщение не есть формальный документ, в силу которого можно заключать те или другие сделки… Вы на мое желание сделать вам приятное ответили… действием, которое компрометирует не только вас, но и меня… и вызвало вот что-с! – И он быстрым кивком указал через плечо на толпу. – И они, в сущности, совершенно правы, – продолжал он с возрастающею горячностью, – круги эти состоят в споре, пока по деревне Блинам формально не введена уставная грамота, и до тех пор ни они, ни вы не вправе скосить тут былинки… Я им для острастки, понимаете ли, в предупреждение дальнейших беспорядков, обещал оштрафовать их за своевольство, и, разумеется, не наложу-с, потому что не они своевольничали в настоящем случае, а вы-с с господином Середкиным!

Блинов опешил и в первую минуту не нашел слова в ответ. Купец поспешно скинул свой соломенный на темном подбое цилиндр.

– Это, ваше высокородие, – захрипел он, отдуваясь и отирая платком свои отвислые и запотевшие щеки, – это, собственно, все единственно, потому как господин полковник, натурально соблюдая свои интересы…

Троекуров, не дослушав и повернувшись к нему спиной, обратился к Блинову (он старался теперь говорить как можно спокойнее):

– Если хотите послушаться доброго совета, поладьте с ними. Ваше право на эти луга неотъемлемо, и, как вы знаете, я твердо стоял за него. Но им действительно негде взять травы, если вы круги ваши отдадите в руки постороннего. В настоящую пору, когда им в претензии их во всех инстанциях отказали, я не сомневаюсь, что они согласятся на условия, какие вы им предложите… Это будет, поверьте, гораздо согласнее с вашими действительными интересами, да и человечнее, наконец, – сорвалось в заключение у него с языка.

И он, щурясь, недовольный собою за это, повел глазами в сторону.

Блинов вспыхнул.

– Позвольте мне, Борис Васильевич, – заговорил он, веско отчеканивая свои слова, – сослаться на вас же, что с моей стороны употреблены были все усилия для возможного соглашения с этими людьми. Они ни на что не соглашались и заставили меня погубить полгода времени на очень тяжкие для меня, признаюсь вам, препирательства с невежеством их и упорством: чего же еще вправе требовать они от меня?.. Принцип собственности, конечно, – примолвил он не то игриво, не то внушительно, – состоит в настоящий момент в эпохе, так сказать, кризиса, из которого он, весьма может быть, не выйдет живым, как говорится. Но пока он существует в положительном законе, ему приходится подчиняться