Робкие создания - Клэр Чемберс

– Одежду моей сестры Роуз. Хорошие, стоит отметить, вещички.

Гил обратился к Хелен:

– Хотите что-нибудь спросить?

У нее была куча вопросов, но она сомневалась, что Луиза – надежный источник информации. Многое из того, что говорила старушка, казалось бредом.

– Уильям умеет читать и писать?

– Само собой! У него такой аккуратный почерк. И он очень любит истории про путешествия. Особенно морские. Я их в библиотеке беру. А еще про птиц. Знаете, такие с картинками.

– Он специально отрастил такие длинные волосы и бороду?

– Специально или нет – не знаю. Просто не стригся. Не буду же я его брить – он взрослый мужчина.

Из всех разговоров, слышанных Хелен за время работы в Уэстбери-Парк, этот взволновал ее больше всего. Старушка отвечала с охотой, точно и довольно рассудительно, и все же за ее словами чудилось что-то тревожное, какой-то призрак разбитых человеческих судеб.

Они встали, собираясь проститься, но Луиза Таппинг вдруг схватила Хелен за руку и сжала с такой удивительной силой, что той ничего не оставалось, как сесть обратно.

– Меня сегодня отпустят домой?

– Нет, – ответил Гил. – У вас сильный кашель, нам нужно еще за вами понаблюдать.

– Вы приходили к моей матушке?

– Боюсь, что нет.

– А где Уильям?

– Он здесь.

– А кто же тогда остался дома?

– Никого.

Услышав это, старушка ахнула и снова разразилась приступом кашля.

– Нужно, чтобы кто-нибудь непременно был дома! Воры заберутся и все обчистят. Где моя коробочка? Куда вы дели мою коробочку?!

– Какую коробочку? – мягко проговорила Хелен, надеясь, что мисс Таппинг ослабит хватку.

– Коробочку с моими вещами! – Свободной рукой она рылась в сумочке, которая по-прежнему лежала у нее под боком, и вынимала носовые платки, пустые конверты, несколько пар очков и, наконец, связку ключей на шнурке. – Принесите ее мне. Этот, – Луиза показала тяжелый железный ключ в шесть дюймов длиной, – от ворот. А этот, – сказала она, указывая на ключ поменьше, – от входной двери.

В связке остался еще один маленький ключик, назначение которого старушка не потрудилась объяснить.

– Нет, слишком поздно! Они небось уже роются там в свое удовольствие!

Было больно смотреть, как быстро старушка довела себя до возбужденного состояния.

– Где лежит ваша коробка? – спросила Хелен, взяв ключи.

– О, она надежно спрятана! – с гордостью ответила Луиза. – Но воры искусны! – Старушка подозвала Хелен поближе и прошептала ей на ухо, обдав горячим дыханием: – В кладовке, в банке с мукой.

– Любопытно, как некоторые пациенты с деменцией зацикливаются на поисках своих матерей. Как потерявшиеся дети, – сказал Гил, когда они вышли из палаты и зашагали мимо кабинета трудотерапии и мужской комнаты отдыха, которую можно было легко узнать за милю по валившему из открытой двери табачному дыму. – Отцов ищут редко.

Хелен не стала проявлять чрезмерную эмпатию и развивать эту тему.

– А что насчет коробки и банки с мукой? – спросила она, зазвенев ключами на потрепанном шнурке.

– Я как раз хотел спросить, не сходишь ли ты на разведку, – ответил Гил. – Для меня это теперь затруднительно без машины.

– Думаешь, стоит? С точки зрения этики. Она и правда не скоро окажется дома.

– Сделаешь доброе дело, если эта коробка действительно существует. Я склонен считать, что это такое же заблуждение, как и сорока.

– Ты не веришь в историю с птицей?

Хелен показалось, что часть рассказа про сороку слишком странная для выдумки.

– Я верю в то, что Уильям прекрасно общается со своей тетей, в отличие от других людей. Интересно, станет ли он разговаривать с ней в моем присутствии. Пожалуй, имеет смысл проверить.

– Помнишь, она сказала, что Уильям последний раз выходил из дому в сорок четвертом? Двадцать лет назад! Как думаешь, это правда?

– У нее очевидные проблемы с памятью, но я бы не стал отмахиваться от этого эпизода. Кажется, она хорошо его запомнила.

– Бедняга, – сказала Хелен, покачав головой. – Какой странной, одинокой жизнью он жил.

– Давай выйдем в сад, хочу тебе кое-что показать.

В длинном коридоре, ветвившемся на боковые проходы, было прохладно. Здесь пахло резиной, средствами для дезинфекции и резкими уксусными парами паральдегида, но снаружи воздух, очищенный ночным ливнем, был теплым. Гил и Хелен шли по тропинке к огороду, бок о бок, но на профессионально почтительном расстоянии. На поле играли в футбол командами пять на пять. Хелен узнала одного из пациентов, который приходил к ней на утренние занятия по пятницам – Роланд, токарь, одетый в подобие спортивной формы: длинные белые шорты и ботинки с заклепками. На большинстве игроков были рубашки, брюки и спортивная обувь.

Хелен с любопытством отметила, что у них не получалось работать в команде: вместо того чтобы разойтись и передавать мяч друг другу, они гонялись за ним всей толпой. По краям поля сидели в сопровождении санитаров зрители в инвалидных колясках и с одеялами на коленях. Самоназванный судья носился туда-сюда, размахивая руками и свистя в свисток, но игроки не обращали на него внимания и действовали по своим правилам.

Со скамеек на террасе перед столовой открывался вид на ухоженные лужайки, цветущие вишневые деревья и отряд пациентов-садовников, пропалывавших клумбы с розами. Больничный кот по кличке Смоки терся о ножки деревянного стула, будто стараясь снять зуд – за ним наблюдал мужчина в солнцезащитных очках. Он был одет в клетчатую рубашку, вязаный свитер и фланелевые брюки, оголяющие щиколотку чуть больше положенного – явно трофеи из бюро находок, откуда обитатели больницы могли брать себе забытую кем-то одежду, если у них не было собственной. Темные волосы были коротко подстрижены, как у всех здравомыслящих мужчин, если только они не ставят своей целью досадить старшим или выразить свою политическую позицию; на бледных щеках виднелись царапины и порезы от неаккуратного бритья.

– Не узнаешь? – спросил Гил, когда они отошли на достаточное расстояние, чтобы их никто не услышал. Увидев удивленное лицо Хелен, он рассмеялся: – Визит парикмахера творит чудеса!

– Боже, – произнесла она, борясь с искушением обернуться и приглядеться получше. – Вот это преображение! Как будто он… – Она чуть было не сказала “нормальный”, но осеклась. – А он не сопротивлялся, когда его стригли?

– Нет, на удивление. По-моему, даже обрадовался. Но молча.

– Не боишься, что он сбежит?

Гил пожал плечами:

– Зачем? Он же не в тюрьме. К тому же тут его тетя.

– Непривычно ему, наверное, на свежем воздухе.

– Еще как. Мы подыскали ему очки с максимальным затемнением – глаза не могут сразу привыкнуть к яркому свету.

Вспомнив грязные окна и практически полностью окутанный мраком дом, в котором был заточен Уильям, Хелен, несмотря на жару, поежилась.