Ничего не скажу - Владимир Станиславович Елистратов

ручку. В моей голове табунами стремительно пронеслись какие-то загадочные словесные лошади: «семантические подтексты», «сопутствующие коннотации» и тому подобная филологическая чушь.

Но мои бесплодные раздумья прервала Глаша:

– Мистер Вова, я три минуты отдохну?

– Хорошо, Глашенька, отдохни.

Глаша тут же завернулась в одеяло и стала более чем энергично ползать по комнате. Она ползала долго, дольше, чем три минуты, потом она спросила:

– А вы знаете, кто я на самом деле, мистер Вова?

– Кто, Глаш? – спросил я почти безнадежно.

– Я – казахский червяк.

Тут я в очередной раз впал в ступор. «Червяк» еще более или менее понятно. Но почему «казахский»? А не, например, «гренландский»? Или «вьетнамский»? Не знаю, что сказать. Но убей меня бог – «казахский» прикольнее.

Из ступора меня вновь вывела Даша, которая, по-прежнему мудро улыбаясь, заглянула в комнату и спросила:

– Занимаетесь?..

– Занимаемся, – улыбнулся я.

Глаша, выглядывая из одеяла:

– Мам, конфету… пожалуйста… принеси.

– Нет конфеток, Глаш…

– Ну…

Глаша задумалась и выдала:

– Без конфеток дом не чаша.

Через минуту, когда Глаша вылезла из одеяла, перестав быть казахским червяком, я спросил ее:

– Кроме русского у вас какие-то домашки есть?

– Есть. Окружайка.

– А! Окружающий мир. Очень хорошо. И что там вам задали?

– Да вот… Какая окружающая среда у дуба…

– И какая же, Глашенька?

Долгая пауза.

– Я написала: «кабан».

– Логично, – произнес я после еще более долгой паузы.

Глаша:

– У дуба ведь детки – желудишки. А кабанчики любят желудишков. Правильно, мистер Вова?

– Правильно, – ответил мистер Вова.

Господи, где я?..

Не знаю, как это получилось, но Даша заглянула в этот момент в комнату Глаши и о чем-то долго говорила с ней.

И вот с тех пор в семье Хренотёренко есть такая традиция: например, папа Саша сел, извините за подробность, в туалет (антоним кухни). Из своей комнаты Глахудра кричит:

– Пап, блин, ты где?!

– Окружающая среда папы – толчок, – хладнокровно отвечает папа Саша.

Потом папа Саша, уже совсем не хладнокровно соскучившись по маме Даше, звонит ей и нервно спрашивает:

– Дарьянмар, ты где?.. Я уже заждался! Это какая-то жуть! Когда ты уже придёшь?!

– Окружающая среда Даши – все еще «Пятерочка»… Скоро буду, Хренотёрлик ты мой. Как ты там?

– Окружающая среда Саши – неразделенная любовь…

Вот так и живем. И какая же у меня окружающая среда? Моя семья. Во всех ее самых разнообразных и непредсказуемых проявлениях.

И никаких Антонов.

Ёж Монте Кристо

Год две тысячи двадцатый получается, прямо скажем, не очень. Сами понимаете.

Лето выдалось какое-то тревожно-неопределенное. Кругом на нашем голубом шарике всякие неприятно-сомнительные «события».

Я очень хорошо понимаю великого русского поэта Александра Александровича Блока, который говорил насчет революции и прочего: «Мне хочется спать, когда события».

Меня тоже этим летом две тысячи двадцатого все время неуклонно тянуло спать. Хотя, конечно, я далеко не Блок.

Кругом все полоумно висят в своих смартфонах, тревожно шарятся по интернету, этому, извините, очку глобализма, виртуозно мерцая бледными пальчиками, как Святослав Рихтер с Денисом Мацуевым вместе взятые.

Раньше были в почете космонавты и космонавтика. Теперь – инфонавты и инфонавтика. Все летают по информационной вселенной. Каждый в своем персональном гаджете. Такой вот прообраз вселенского кладбища. Но на реальном кладбище каждому полагается хотя бы два на полтора метра, а здесь – десять на тридцать сантиметров. Куда это годится?

Но, впрочем, меня завернуло куда-то в нехороший траур.

Словом, я в гаджетах не сижу, у меня от них духовная отрыжка. Я дремлю. Под какие-нибудь хорошие песенки, например на Детском радио.

И вот как-то этим летом дремлю я на даче под песенку «Ёжик резиновый шёл и насвистывал дырочкой в правом боку…»

Симпатичный такой ёжик, дырочкой свистит. У меня аналогичный ёжик был в детстве. Одна из любимых резиновых игрушек советской эпохи. Розовый, почему-то с зелеными глазками и синим носом. Звали: Паша.

Супруги Никитины отпели про Пашу. Запищала Наташа Королёва про маленькую страну. Хорошо. Вот мне бы туда, «где всегда весна». Это про Таити, наверное.

И когда после песни про Таити запела Рина Зелёная-Тортилла, о том, что она была триста лет тому назад, как Буратино, на веранду вбежала жена.

– Там!.. Там!..

«Господи, опять событие…» – подумал я и сказал:

– Что «там»?

– Пошли!

И мы пошли.

Хотите – верьте, хотите – нет, но около крыльца существовал ёжик, юный, как Буратино, симпатичный, как все на свете ёжики. Вообще все ёжики фатально симпатичны. Но у этого явно было что-то не так.

– Он ранен! – воскликнула жена, и глаза ее подернулись вселенской скорбью. Пронзительной болью за всех на свете ежей, собак, кошек и выхухолей. И я не иронизирую.

– Где ранен? – спросил я.

– Вот, смотри.

Я посмотрел.

В боку, в правом (я клянусь!), у него была дырочка. Розовая.

– Это собаки, – сказала жена.

– Заживёт.

– Это Рэкс, он всех дерёт.

– Заживёт.

– Не заживёт, – решительно сказала жена и стала набирать что-то в своем инфоочке. – Само точно не заживет.

– Куда ты звонишь?

– В ветеринарку, не мешай…

– Да заживет же, – продолжал долдонить я.

– Не мешай… Алло!.. Алло!.. Да… Скажите, пожалуйста, у вас есть кто-нибудь, кто умеет правильно штопать ёжиков? Что?.. Я говорю: ежей штопать… А? Ну да, зашивать… Что значит «приезжайте, посмотрим»? Мне нужно срочно заштопать ёжика… Ну да, зашить… Ветеринар Попадайло? Агафон Перович? Он сейчас на дежурстве? Отлично. Мы с ёжиком едем к Попадайло!

– Ну ты и Айболит… – пробурчал я. – Ты скоро начнешь раненых мух с комарами в ветеринарку возить. У него ж все заживет. Как на собаке. Или как на мне. Дай ему пожрать, увидишь, какой он раненый.

– Во-первых, еж – не муха. Во-вторых, принеси куриное крылышко. В-третьих, раненые тоже кушают. Им это нужно для поддержания подорванных сил.

Я принес крылышко. Безнадежно раненный ёжик жадно сожрал крылышко минуты за полторы, чавкая мясом и хрустя костями не хуже Карабаса.

– Бедный, он так изголодался, – всхлипнула жена одними ресницами. Как это они умеют?

Пришел сын (8 лет) с вечным Майнкрафтом в гаджете:

– Чего это вы тут?

– Смотри, раненый ёжик, – ответила жена.

– Курицу только что сожрал, – наябедничал я, как булгаковский кот Бегемот.

Сын склонился над ёжиком:

– Бедный! («Мальчики идут в мам», – безнадёжно резюмировал я.) У него сквозь рану видно весь организм.

Жена издала затяжной всхлип, и две огромных скорбных жемчужины скатились из ее прекрасных, голубых, как безотказно-щедрое русское небо, глаз.

Жена села в такси и уехала в ветеринарку.

Через два часа она вернулась с заштопанным, то есть зашитым, ёжиком.

– Ему наложили швы! Десять дней уколов!