Выбор воды - Гала Узрютова

Густавс хотел жрать, но не меньше – сэкономить: выйдя из терминала, он искал кафе дешевле, чем в аэропорту, и выбирал закусочную, как квартиру. Но Германия – страна, в которой ответа не найти. Здесь появляется ещё больше вопросов.

Я предложила Густавсу приземлиться наконец в ресторане с верандой недалеко от выхода из аэропорта.

– Не ем в омни-забегаловках. Сосисками несёт, – сморщился Густавс.

– Там наверняка есть и вегетарианское меню.

– Вся одежда пропахнет. У меня новый пиджак. В апартах пообедаем. А ты чего в Вашерес не поехала? Давали двойной гонорар за срочность.

– Там нет большой воды.

– Огромное озеро Бурже недалеко.

– Времени бы не осталось туда доехать.

– С двойным гонораром я и на суше себя неплохо чувствую. Кстати, что там на контроле? Опять долго смотрели твой рюкзак. Поэтому ты любишь ездить в поездах?

– Надо было видеть их лица.

– Почему тебя всегда так долго досматривают?

– Морда у меня такая.

– Ещё какая-то вонища, кроме сосисок. Чувствуешь?

– Нет, – узнаю́ я запах из моего рюкзака.

– Дерьмо какое-то готовят…

Водитель на кремовом «Мерседесе» повёз нас в апартаменты на Schönhauser Allee. Усатый аккуратный седой мужчина лет пятнадцать назад приехал из Казахстана и обрадовался возможности поговорить по-русски.

В городе, который почти в девять раз больше Парижа, нет столичности. В июне Берлин – просторная опустевшая дача. До того расслабляешься, что максимум, на чём можешь сосредоточить внимание, – прозрачный наружный лифт в доме напротив, поднимающий высокого мужчину.

Есть города для созерцания, а не для жизни. Такие города нужно выставлять в музеях – а в них возьми и поселись люди, понатыкав мусорные баки, прачечные, парикмахерские и газетные киоски…

Берлин же с его широкими проспектами, шпети и дешёвым стрит-фудом – создан для жизни.

И если одни говорят, что Германии в Берлине не осталось, разве что в Целендорфе с его почти загородным спокойствием или Шарлоттенбурге с платановым бульваром Кудамм, то Густавс считает: Берлин с его грязными Кройцбергом, Веддингом и Нойкёльном, бычками, зассанными переулками, безумными вечеринками в Котти – и есть Германия. Впрочем, и в Пренцлауэре можно наступить на присохшее собачье дерьмо.

Берлин – гибкий город, который растягивается, как время, вмещая и социальные альтбау[22] в Моабите, и роскошный дуплекс[23] с садом в Митте.

Берлин ненавязчив, сюда хочется возвращаться. Его всегда немного не хватает, даже если прожил здесь долго.

Берлин функционален, как ответы психотерапевта: скажешь одно – он понимающе качает головой, скажешь совершенно противоположное – он снова кивает. Кто-то рядом, но этот кто-то не давит, а показывает: один и тот же путь можно пройти разными дорогами. Только на той, куда ты хотела свернуть, – солнце и жарко, со знанием дела говорит Берлин, переходи на соседнюю – там тень. Если повернёшь направо – дойдёшь в два раза быстрее.

Поворачиваешь направо – и дорогу уже спрашивают у тебя. Трамвай тройным прямоугольным желтком стекает за угол.

Вечером мы с Густавсом должны брать интервью у берлинского художника Ламмерта Котлеты.

– Удивлён, что Ламмерт согласился дать интервью. Он всем отказывает, – Густавс приготовил пасту и принёс её на мой балкон.

– Ему уже за полтинник. Теряет популярность и хочет напомнить о себе. Или просто увидел мои фото в сети. Ни одной юбки не пропускает.

– Думаю, шеф отправил именно нас, потому что мы тоже вегетарианцы. Как тебе паста? Купил в биомаркте. Нашёл на Berlin Vegan. Добавил базилика. Знаешь, я столько лет слежу за Ламмертом – и даже представить не мог, что когда-нибудь вот так смогу с ним поболтать. Думал, он нам термин[24] назначит – и будем три года ждать.

Отдав мне тарелку, Густавс ринулся с балкона в комнату и вернулся через минуту.

– На твоём телевизоре горела красная лампочка.

– Ты опять?

– Кира, сколько раз говорил: вселяешься в отель – выключай всё из розеток. Могут быть камеры, жучки.

– У тебя паранойя!

– Так чем тебе Ламмерт не угодил?

– Его выходки могут только детей впечатлить. Весь этот эпатаж…

– При чём тут эпатаж? Главное – он изменился. Ещё три года назад делал инсталляции из мяса, а теперь – вегетарианец. Надо иметь силу воли, чтобы на такое пойти. Это пример для тех, кто хочет отказаться от мяса, но думает, что у него не получится. Я не пересолил?

– Нет. Обвешал мясом поезд метро, ужас. Представляю, что было с детьми в том вагоне. Он всего лишь хайпит на вегетарианской теме.

– Но сейчас же он мясо не ест. Его видео на YouTube сразу набирают миллионы просмотров.

– Дерьмище.

– Ты не понимаешь: людям нужен чей-то пример, чтобы измениться. Люди привыкли идти за кем-то. Им нужен вождь!

…Мы опоздали на полчаса. Ламмерт ждал нас за деревянным столом у своего двухэтажного дома в Груневальде. Он вполне вписывался в этот район, полный роскошных спящих махин, напоминавших наполовину заполненные замки. Или наполовину пустые. С тех пор, как я видела его фото в каком-то журнале, мало что изменилось. Те же длинные седые волосы, тот же цветной балахон, то же уставшее лицо. Разве что килограммов семь прибавил. Встав, Ламмерт пожал нам руки.

– Берлин-Бранденбург быстрее достроят, чем вы приедете! Добро пожаловать в город левых!

Пожилая турчанка вынесла кофе и воду.

– Кофе в такую жару? Принеси шорле[25]! Там всё в порядке?

– Да, я слежу.

– Не выпускай её.

Пока Густавс устанавливал камеру, Ламмерт водил меня по саду. За домом – большая площадка с навесом, где он занимается йогой. Чем же ещё должен заниматься вегетарианец, как не йогой? Позвав меня к большому мольберту, Ламмерт стал рассказывать о новой картине. Её он собирался подарить какой-то веганской организации в качестве благотворительного жеста. Убедившись, что я восхищаюсь его мазнёй, он повёл меня в маленький дом на заднем дворе. Внутри пахло гнилью. Ламмерт включил свет, и я уткнулась лицом прямо в тело ягнёнка без шкуры.

– Сам сделал, – сказал Ламмерт и взял меня за руку. – Не бойся, не из мяса. Там несколько материалов. Раскрасил их под мясо. Чтобы не забывать. Чтобы не возвращаться к тому, что было. Фигура называется «Память». Не хочу забывать, как жесток я был.

Я выбежала в сад, а Ламмерт проторчал внутри ещё минут пять. Мы отправились к Густавсу, крутившемуся вокруг камеры.

– Забавный хрен, – улыбнулся Ламмерт. – А насчёт того ягнёнка – не бери в голову.

– Где здесь туалет?