в Иркутск, прошмыгнул – не исключено, что с подарочками, – по высоким кабинетам. И через денёк-другой из области звон-звоночек директору нашего леспромхоза: «Закупайте по бросовой цене! Экономия страшная. Да и вообще, хватит вам по старинке с брёвнами и паклей возиться – смело переходите на новые технологии в домостроении, показывайте пример другим деревням и посёлкам. Справитесь – наградим!» Мы поначалу подрастерялись: виданное ли дело, в таёжной глухомани живём, среди вековых деревьев, брёвен и всякой другой обработанной древесины извечно тут и там навалом – своя лесопилка и столярка, а строить себе дома будем из железобетона?! Ну и ну! Сказали: «Извините, товарищи, но нам не надо. Мы по старинке! Чтоб дёшево и сердито было!» Однако внезапно комиссия из главка нагрянула и шустренько наковыряла с поверхности всяких недочётов у нашего бедолаги директора. Он понял без лишних слов, что́ нужно делать, иначе – ОБХСС и баланда с нарами. Но предварительно посоветовался со мной, то есть с партией, чтобы, понятное дело, заручиться поддержкой и не взваливать всю ответственность на себя. Сказал второпях, нетерпеливо поглядывая на телефон: «И действительно, а почему бы, Тихоныч, нам для людей не построить городские дома со всеми удобствами? Чем селянин хуже горожанина?» И я ему с ходу ответил: «Строим город! Звони – соглашайся!» Я вижу на вашем лице удивление, едва не иронию? А иначе, поймите, Афанасий Ильич, я ответить и не мог: всю жизнь хочу, чтобы народ наш многострадальный и многотерпеливый в радости и довольстве жил. Настрадались люди, ой, настрадались! А тут – уже к осени построим современный городок и – почти что коммунизм наступит, хотя… хотя всего лишь только на нашем маленьком пятачке земли. Приманчиво, благородно и – ни-и-и-каких измышлений и бредней не требуется. Конкретно и
железобетонно: город! Аж целый город!.. Услышал меня директор – расцвёл в мгновение. Хватанул трубку так, что чуть было провод не оборвал. «Берём! Берём!..» – кричал. Хороший, скажу вам, человек он – для народа старается, не хапуга, как некоторые начальнички, совестливый, настоящий мужик. Что ж, леспромхоз наш не бедный – закупили мы все запасы у проштрафившегося ЗЖБИ. Оптом получилось только что не задарма. Экономия воистину страшная. Область помогла нам доставить панели и перекрытия на место, сколотили мы пару строительных бригад из наших лесорубов и механизаторов. Завезли цемент, трубы, котельное оборудование, арматуру, бетономешалки, – тоже область подсобила. А речного гравия и песка для замеса бетона и раствора и своего полным-полно. И-и – эх, попёрли, как говорится, наши городских! Ударно, меньше, чем за три недельки, но штурмовых, азартных, залили мы остовы фундаментов. Дневали и ночевали на стройке. А в стремительно пронёсшихся полгода поставили на этом покуда неприглядном пустыре, на бывшей лесосеке, целый городок – наша красавица Новь народилась. Ей-богу, будто бы в сказке вырастал наш местечковый коммунизм. Впрочем, дело не мудрящее – штамповать, сваривать по закладным арматуринам коробку за коробкой: технология-то простецкая, азбучная. Слышали, в Москве появился такой бригадир Злобин, так он со своими бригадными ребятами длиннющую пятиэтажку ставит за пять-шесть дён; мечтает выйти на трёхдневку. Ну и мы, таёжные хлопцы, не из последних. К каждому дому подвели трубы централизованного отопления, а также горячей и холодной воды, выгребные ямы вырыли, установили в них железобетонные кольца, – вот тебе уйма удобств в доме, неслыханных в наших диких краях. Печей и колодцев отныне не надо, туалет, душ – ванна – баня прямо в доме, – чудо, и только. Смастерено быстро, задёшево, красиво. Семьи сами провели отделочные работы – шпаклевание, покраска и всё такое в этом роде. Материалами государство пособило. Смотрю сейчас в долину – не скрою, любуюсь, горжусь. Сердце моё хотя и старое уже, надорванное, но неуёмное, неостывшее: торжествует и поёт. Думаю иногда: а ведь вот они, долгожданные и справедливые плоды революции нашей великой и Победы не по-человечески тяжкой, но счастливой. Да, да, только сейчас, в семидесятых, по-настоящему начинает подниматься и крепнуть страна. Мы не видели в жизни добра и блага, так хотя бы пусть младое поколение поживёт по-людски. Правильно? Правильно! Конечно, конечно, правильно! Наш лесорубный народ от века не живал в этаких хоромах, в городах отродясь не бывал, а тут – нате вам: свой собственный город заимели, и ездить отныне вовсе никуда не надо. Живи – не хочу! Радуйся, да не забывай благодарить родное государство и леспромхоз.
Слушал Афанасий Ильич своего восторженного, увлёкшегося мечтаниями и достижениями собеседника, всматриваясь в долину Нови, и внезапными наплывами закипали в груди противоречивые, нежеланные чувства.
«Дельцы доморощенные! – сыпались ругательства, казалось, сами по себе. – Маниловщина непереводная! Головотяпы из Салтыкова-Щедрина! Коммунизм, видите ли, они построили, людей облагодетельствовали!»
Но понимал, надо во что бы то ни стало сдержаться, не вспылить, не взорваться: нельзя, давно внушил себе, никого походя, мимоходом обижать, тем более тех людей, души которых рвутся к добру и справедливости, к красоте и порядку, людям, которые себя не жалеют, но чтоб другим стало хотя бы чуть-чуть, но получше.
Глава 16
Что же видит с высоты снова потускневший лицом и даже стиснувший зубы Афанасий Ильич? Видит он на голой, без единого деревца земле с полсотни монолитно-единообразных железобетонных четырёхквартирных бараков. Домами он не смог назвать эти строения, а только лишь бараками, которые извечно относятся к временным быстровозводимым дешёвым жилищам. Он знал перевод с французского этого слова – лачуга; а русское удобоупотребляемое название – времянка, и оно уже которое десятилетие лёгким лётом перемещается вместе с тысячами людских судеб по просторам бескрайней страны – по стройкам и приискам, по воинским частям и лагерям с заключёнными. Никогда не забыть, что в фашистских концлагерях миллионы узников страдали и умирали тоже в бараках.
Косточки под щёками вздрагивали. Всматривался: печных труб над кровлями нет, но в серёдке посёлка на взгорке, где встарь обычно церковь ставили, кочегарка. Она указывает в небо пальцем – трубой. Труба возвышается над посёлком и тайгой, несоразмерно тучная, рослая и – зачем-то – чёрная. Централизованное отопление – диковинка, несомненно, невероятная для таёжной глубинки и, конечно же, может и должна быть подспорьем и благом, но Афанасию Ильичу сейчас легко догадаться – люди потому замерзали зимой, что тепла, по всей видимости, от котла не хватало, а доброй старой печи в доме не имеется; к тому же стены, железные, бетонные, промерзают насквозь, в отличие от дерева, которое, если сухое и бокастое, – надёжная и заботливая преграда любой стуже.
От отца и матери слышал с детства: «Деревянный дом
