Русские дети. 48 рассказов о детях - Роман Валерьевич Сенчин

– Вот и правильно, – кивнула Наташка. – Не надо из-за меня реветь. Я же сказала, мы никогда не потеряемся. Я точно знаю.

У нас не было возможности заранее договариваться о встречах. Взрослые редко дают детям распоряжаться временем по собственному усмотрению. Гулять выходишь, только когда отпустят, и это зависит от такого немыслимого количества причин, большая часть которых тебе неизвестна, что строить планы можно разве только на отдалённое будущее: когда вырасту, стану каждый день ходить в кино на последний сеанс, это совершенно ясно, поэтому можно с уверенностью назначать свидание в восемь вечера возле кинотеатра «Вымпел» двадцать лет спустя.

А вот насчёт завтра такой уверенности нет. Тем не менее Наташке всего пару раз пришлось кричать под моим окном, обычно в момент её появления я уже ждал во дворе. А когда приходилось оставаться дома или идти куда-нибудь с родителями, она и не приезжала. Как мы угадывали – до сих пор не понимаю.

Только однажды Наташка пропала на целый месяц. Я не знал, что и думать, – неужели так сильно заболела? Или вообще заснула летаргическим сном, как в книжках пишут? Или они снова переехали, на этот раз в другой город, никого заранее не предупредив? Совсем извёлся.

Она объявилась уже после осенних каникул. В том году был очень тёплый, солнечный ноябрь, и я до сих пор помню, как увидел Наташку из окна и выскочил на улицу в домашнем свитере, забыв надеть куртку. И совершенно не замёрз, хотя мы целых два часа болтали, стоя у подъезда, пока не пришла моя мама, ужаснулась, обнаружив меня раздетым, и погнала нас домой пить горячий чай. Мы, впрочем, не возражали, потому что «чай» в исполнении моей мамы – это как минимум три разных сорта печенья и полная вазочка конфет, шоколадных в начале каждого месяца, липких ирисок ближе к его концу. Но ириски мы любили даже больше.

Никогда раньше не расспрашивал Наташку – где была, что делала. И она меня тоже. Иногда рассказывали сами – по большей части забавные эпизоды, чтобы посмеяться вместе. Теперь думаю, нам просто казалось, это совсем неважно – как мы жили и чем занимались друг без друга. Важное начиналось, когда мы встречались.

Но тут был совершенно особый случай, поэтому я всё-таки спросил.

– А у нас по району маньяк ходил, – равнодушно, с набитым ртом промычала Наташка. – Ну, то есть взрослые говорили, что маньяк. Лично я в него не очень-то верю. Но гулять меня не выпускали. И в школу за руку водили, как маленькую. А из школы – домой. Родители договорились, встречали нас по очереди, провожали каждого не просто до подъезда, а до входной двери – вот как перепугались.

– Маньяк? – восхищённо повторил я. – Это с ножом? Убийца?

– Ну да, так говорили – убийца. Вроде бы у нас в парке убили девочку. Не знаю кого. Не из нашей школы. А может, вообще никого не убили, а просто кто-то глупость сказал, и все сразу поверили и стали повторять: «Маньяк, маньяк!» И началось. Меня не то что к тебе, а даже в булочную не отпускали. Которая вообще прямо в нашем доме, внизу. По-моему, очень глупо.

– А сегодня как же? – спросил я.

Воображение моё уже нарисовало сцену побега: Наташка спускается с восьмого этажа по верёвке из простыней, внизу её поджидает маньяк с окровавленным ножом, который она, разумеется, выбивает ударом ноги – в прыжке, как в кино.

Но она только ещё больше нахмурилась.

– Да вроде бы того маньяка поймали. Или просто какого-то человека с ножом. Может, он масло на хлеб мазал, а по том задумался о чём-то и так и вышел из дома с ножом в руке. И его сразу – хвать! И в тюрьму! И нож на экспертизу, а он весь в масле, представляешь?

– Или в колбасе, – добавил я. – Вдруг он зарезал колбасу?

– Отрезал ей голову! – подхватила Наташка. – И закопал!

– А потом выкопал и съел!

– Голову от колбасы!

Мы уже не могли остановиться. Считается, будто чудесная способность говорить глупости и хохотать над ними взахлёб, до слёз, до невразумительного хрюканья, до счастливой икоты проходит вместе с детством. Но нам с Наташкой повезло, мы до сих пор так умеем. Особенно если долго не виделись.

Вот и сейчас, сидя на её чердаке, мы хохочем так, что дрожат хлипкие деревянные стены и падают прислонённые к ним подрамники с холстами, мы и сами постепенно сползаем на пол от изнеможения. Лично я уже там, Наташка, похоже, скоро присоединится. Что нас так рассмешило? Да уже невозможно вспомнить. Наверное, как всегда, кто-то что-то сказал, а другой подхватил, тихонько, для разминки, хихикнув, слово за слово, смешок за смешком, и теперь мы не можем остановиться, хотя у меня в глазах мельтешат яркие красные огоньки и голова идёт кругом.

И пусть идёт. Затем мы, собственно, и нужны друг другу, чтобы кружилась дурацкая твёрдая взрослая голова, и прыгали огоньки, и умные, тяжёлые мысли смешивались в один большой, невесомый, уморительно смешной пустяк.

Иначе пропадём.

– Не хочу вырастать, – неожиданно сказала Наташка.

Мы уже допили чай и пошли на трамвайную остановку.

– Почему? – изумился я.

До сих пор мне казалось, быть взрослым здорово. У взрослых интересная жизнь. Конечно, не у всех, это я уже понимал. Но был совершенно уверен, что они сами дураки, раз ничего не сумели придумать, вот и скучают теперь.

Зато даже самые скучные взрослые могут никогда не есть суп и творог. «Спасибо, что-то не хочется», – и всё, никто не заставляет. Уже только ради этого имело смысл вырасти как можно скорее.

– Взрослые всего боятся, – сказала Наташка. – Даже того, что ещё не случилось. И чего вообще, может быть, нет. Маньяка, например. Никто его не видел, но все боялись – заранее, на всякий случай. По-моему, очень глупо.

Я открыл было рот, чтобы возразить, сказать, что бывают храбрые взрослые. Мой папа, например, точно никого не боится. Но тут приехал Наташкин трамвай. Что, в общем, хорошо. Никогда не любил с ней спорить.

О предстоящей поездке к морю я узнал заранее, ещё весной. И конечно, сказал Наташке. Она так обрадовалась, словно я предложил ей поехать с нами.

– О! А я как раз думаю, где взять морской песок. Вот ты мне и привезёшь. Тогда точно всё получится.

– Что получится?

– Когда привезёшь песок, скажу.

– Так нечестно!

Я чуть не заплакал, представив, как долго мне придётся мучиться