Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

Перелом. Книга 2 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
Только теперь успел опомниться Иринарх.
Вид его был ужасен… Два красные рубца бороздили его лицо, глаза налились кровью, пена закипала в углах рта, сквозь который прорывались какие-то нечеловеческие звуки…
Он, шатаясь, доплелся до тележки, с высоты которой все так же недвижно сидевший Троженков глядел на него не то иронически, не то презрительно поводя губами.
– Я его… я его… – лепетал он, не договаривая от обымавшего его бешеного и бессильного чувства злобы.
– Что уж вы теперь «его», – повторил, хихикая, Троженков, – похвалялись «орудийцем», a как к делу пришлось, так и нет ничего, из рук вывалилось…
– Молчать! – прервал его диким голосом Иринарх… – A ты что стоишь, чертов сын, чего не видал! – крикнул он тут же на продолжавшего любопытствовать на «господ» мужичка с косой. – Проваливай к диаволу!..
Тот запустил пальцы под шляпу, почесал ими в голове, как бы собираясь что-то сказать, но ничего не сказал, усмехнулся – Овцына так и взорвало опять от этой усмешки – и тронулся с места.
– Погоди! – остановил его Троженков. – Ты из какой деревни?
– A я сам Блиновский, батюшка, из деревни Блинов, изволите знать, неподалечку от вашей милости будет, – отвечал тот, останавливаясь.
– Блиновский!.. Как не знать соседушек!.. Ты куда ж это с косой – в луга?
– Не, батюшка; коса-то у меня лядащая была, так вот в Выселках нову купил, a теперича домой, значит, иду.
– То-то! – захихикал Троженков. – Косить-то вам теперь негде…
Мужичок оторопело поглядел на него:
– A как так «негде», ваше вск… Мы наутре миром крусановски круги делить выедем: как обнакновенно, значит, косили, так и косить станем…
– Опоздали, голубчики; в круги-то ваши сегодня спозаранку купец Середкин своих косарей выслал.
Тот весь в лице переменился:
– Как же он, ваше благородие, смеет… в нашем, значит, добре…
– Стало быть не в вашем, коли ему их помещик по 90 рублей за круг все отдал, – возразил Троженков, злорадно взглянув на него из-за своих синих очков.
– Так это ж какой порядок, – загалдел, переминаясь всем телом, мужик, – как нам, значит, Царь-Батюшка волю теперича дал, и чтобы нам, значит, все угодье, каким мы пользовались, и пахотная, и луговая земля…
Троженков перебил его:
– Это ты точно говоришь, a помещик ваш взял да и отдал, – вот тебе и весь сказ!
– Противу закону царского, значит?
– Ну, это уж как он там знает, a только что купец Середкин у вас в лугах до вечера довольно сена накосит, – это верно; без мала, говорят, кос сто туда нагнал… Садитесь! – коротко проговорил Троженков, относясь к Овцыну, который, мрачный как туча и тяжело переводя дух, безучастно внимал этому разговору.
– Господин, ваше благородие, – заговорил мужик, тревожно подбегая к поворачивавшей в сторону Выселков тележке, – верно вы сказали насчет этого самого?
– Не веришь – беги сам погляди – не далеко!..
– Не, – сказал тот подумав, – коль так дело, на село скорей бежать надоть теперича, чтобы миром, значит, всем…
Он не договорил, насунул себе быстрым движением шляпу на брови и, свернув с дороги на межку ярового поля, побежал по ней кратчайшим путем по направлению своей деревни.
Троженков хлестнул свою лошадку и усмехнулся скверною усмешкой:
– Пойдет потеха!.. Ну, a вы что? – прервал он себя, оборачиваясь на Иринарха, усевшегося к нему боком с низко наклоненною головой, чтобы не показывать своего обезображенного лица, – хмары напустил вам пан сей великий, магнат наш, а?.. Так сами же полезли… Говорили вам…
– Я его искалечу! – безумно вскрикнул Иринарх.
– Можете, можете! Сам вам даже предлагает.
– Что предлагает?
– Поединок. «Скажите, говорит, ему, если он хочет, я приму, говорит, хотя с такими, как он, говорит, не дерутся». Милость, видите, какую большую вам делает, a вы еще – о, какие неблагодарные!..
Иринарх зубами заскрежетал:
– Он «примет», когда я пистолета в руках держать не умею и он может застрелить меня как зайца – воин, патентованный убийца!.. Я, я от него не приму поединка… я его изобью собственными руками, из-за угла камнем пущу, в огне его в собственном доме изжарю, я…
– Ну, ну, видели мы, как кого-то жарили, – беспощадно и грубо сострил Троженков-Яго, подзадоривая его и тешась его злостью, – a только что не его.
– Молчите, говорю вам, не смейте про это! – бешено взвыл опять Овцын. – А не то самого я вас убью!.. Молчите, пока сами не увидите, как я ему отплачу, – примолвил он через миг сдержаннее, поводя глазами как на цепи.
– A як побачу – доброе скажу!.. A вот мы, пока вы там что еще надумаете, мы его трошечки в Колоколе отшельмуем: магнатскую фамилию его в печати оттрезвоним малюсень, – шипел, уже словно захлебываясь своим собственным ядом, Троженков.
– Постараться можно! – хихикнул в свою очередь Иринарх, как бы внезапно находя в этом соображении крайнее утешение в случившейся с ним невзгоде. – A куда ж это мы теперь едем? – спросил он, подымая в первый раз глаза и озираясь кругом. – Назад, значит? И то, – примолвил он с новым приливом злости, – отпарить себя нужно… в этом виде никуда показаться нельзя… A брандер успели пустить? – обернулся он вдруг на своего спутника.
– Насчет лугов-то? – подмигнул под своими очками тот. – Слышали сами: «всем, значит, миром», говорит… Пока мы с вами дома по рюмочке пропустим, они там с серединскими в колья да косы пойдут. Потеха будет, верно говорю.
– Он, если это случится, – быстро заговорил Овцын, разумея своего врага, – он как посредник непременно должен будет приехать на место…
– Домой поехал, видели. A пока еще там знать ему дадут, пока приехать успеет, a тут на манер бунтика отлично разыграть можно… A как если и приедет, да его, посредника и господина большого, крестьяне слухать не захотят, – добра комедия выйде, паночку, як вы полагаете? – отпустил еще раз по-хохлацки Троженков от преизбытка удовольствия, которое доставляло ему чаяние возможного «бунтика», устроенного его заботами.
– Вот что, – молвил неожиданно Иринарх, – мне надо сейчас полный крестьянский костюм достать. Парик и борода у меня с собой есть, из-за границы так приехал…
Спутник его покосился на него:
– Так, значит, – сказал он насмешливо, – с переодеваньем комедия-то еще буде?.. Угомона вам нету, видно, прыткий уж очень вы, – как бы не дотанцевались до того, что сцапают действительно и отвезут на секанцию в III Отделение, a оттуда в «места более отдаленные»…
– Не «сцапают»,
