Михаил Салтыков-Щедрин - Том 4. Произведения 1857-1865

Раздумья Салтыкова — автора «Каплунов» и других произведений той поры — о трагическом положении народных масс, о низком уровне их общественного сознания, вследствие чего крайне ограниченна возможность их революционных выступлений в защиту своих собственных интересов, — нашли специфическую образную трансформацию в главах III–VII повести. Именно тут Веригин показывается в действии, в делах, в той жизненной роли, которая раскрывает его характер революционера-практика (в салтыковском понимании).

Связь Веригина с раскольниками — одна из главных сюжетных линий повести. Русская крестьянская демократия рассматривала раскол как резерв и источник оппозиционных сил. Идея эта была широко распространена в революционных кругах[237]. Ее популяризировал историк русского раскола А. Щапов[238]. Известно, что В. И. Кельсиев, тогда еще сподвижник Герцена и Огарева, «пробрался из-за границы по турецкому паспорту и Москву и Петербург для устройства прочных связей с раскольниками и старообрядцами»[239].

Щедринский Веригин ищет связей с массами в глубине старинной Руси («не подавленной и не развращенной крепостным правом»), где раскольники— сила весьма влиятельная. Автор повести по-прежнему убежден, что в расколе «земское» начало почти выветрилось, уступив место владычеству обряда и деспотизма, что «старой верой» здесь удобно маскируется эксплуатация народа. Но со времени «Губернских очерков» и «Мастерицы» в салтыковской характеристике раскола появились новые мотивы, созвучные представлениям революционеров-шестидесятников. В начале 1864 г. в не увидевшей света апрельской хронике «Нашей общественной жизни» Салтыков писал: «…большинство так называемых расколов свидетельствуют о замечательных организаторских способностях русского человека и о далеко не заурядной его силе в деле пропаганды» (см. т. 6 наст. изд.). В эпизоде посещения Веригиным дома Клочьевых и предупреждения главы раскольничьей фамилии о предстоящем чиновничьем вторжении (главы VI–VII), а также в сцене самого обыска отчасти уже заявлена мысль цитированного выше высказывания Салтыкова. Делая услугу Клочьевым, Веригин надеялся потом в своих целях использовать расположение богатых раскольников, являющихся «коноводами», «руководителями».

Впрочем, раскольники как резерв противоправительственной оппозиции расценены в повести сдержанно. Картина обыска выполняет здесь ту же идейную функцию, что и сцена паромной переправы в очерке «К читателю» (см. т. 3 наст. изд., стр. 286). Несмотря на «страшное насилие», совершенное в доме Клочьевых, никто из обывателей Срывного и пальцем не пошевельнул, чтобы защитить сограждан от административного произвола, и сам Клочьев не протестовал, потому что знал — жители проснутся на его крик, но будут только «протирать глаза и креститься».

В напряженных, даже мучительных, ночных раздумьях Веригина о том, «какими способами и через кого действовать» для достижения диктуемых историческим развитием России свобод и «отдаленного» (социалистического) идеала, в его скептических словах о «робком», «малоподвижном», неспособном на открытое революционное выступление «большинстве», о «тайном обществе», результаты деятельности которого в практическом смысле «ничтожны», затронуты в новых вариациях острейшие проблемы современности, которые затем образуют идейно-политическое ядро салтыковской публицистики ближайших лет («Наша общественная жизнь»).

«В поте лица снискивай хлеб свой…» — из Библии (Первая книга Моисеева, Бытие, гл. 3).

Лоно Авраамово — в Евангелии (Луки, 16, 22) — место вечного блаженства и успокоения душ праведников.

На этом городе мы с вами остановимся, читатель. Имя ему Срывный. — Географическая и экономическая характеристика Срывного указывает на Сарапул, уездный город Вятской губернии на реке Каме. Сарапул был расположен на границе трех губерний — Вятской, Пермской и Уфимской. В середине прошлого века город славился кустарными промыслами, здесь велась большая торговля хлебом и лесом. Значительную часть жителей Сарапула составляли раскольники-старообрядцы. Город этот был хорошо знаком Салтыкову по его подневольной службе в Вятке.

Бечевник — береговая полоса вдоль рек и озер для бечевой тяги судов и плотов.

..это какой-то выстраданный, надорванный крик… в этом вздохе уже чуется будущая трагедия. — Сознавая, что народ забит и пассивен, Салтыков верил, однако, в его силы и революционные возможности, надеялся, что «выстраданный» крик-вздох выльется, наконец, в открытое выступление против угнетателей. О заострении социальной характеристики бурлацкого «крика» свидетельствует замена одних эпитетов другими в процессе работы над повестью «Мастерица». Первоначально автор писал о крике, «вылетающем» из груди с «томительным» усилием. Позже этот эпитет заменен более резким, социально значимым и определенным: «мучительным, почти злобным», «как вздох, вылетающий из груди человека, которого смертельно и глубоко оскорбили».

Выражение «будущая трагедия» следует понимать как «народная революция», в которой Салтыков по-просветительски усматривал не проявление исторической закономерности, а печальную необходимость. К этой мысли впоследствии он возвращался неоднократно, например, в «Современных призраках» (т. 6 наст. изд.), где дана просветительская трактовка революции как такой формы общественно-политического развития, которая «захлестывает на пути своем и правого и виноватого» и оставляет после себя «голое поле», в хронике «Итак, история утешает…» (там же), где революция именуется «войной», которую передовые люди эпохи вынуждены вести «непреодолимою силою обстоятельств». Представление об этом «гневном движении истории» связывалось у Салтыкова с катаклическим взрывом, с кратковременной, но «великой минутой» в жизни общества (см. «Письма о провинции», т. 7 наст. изд.).

…из сознания вашего мигом изгоняется всякое сомнение в возможности будущей гармонии. — «Будущая гармония» — в данном случае подцензурное, восходящее к учениям утопистов, определение социалистического идеала. Органический демократизм Салтыкова привел его к убеждению, что именно в здоровых, цельных началах народной массы — источник веры в возможность будущего социалистического устройства общества.

Известно, что у нас, лет пять тому назад, промышленным проектам и предприятиям всякого рода особенно посчастливилось. — Речь идет о кратковременном, но весьма интенсивном промышленном оживлении, наступившем после Крымской войны. Салтыков крайне скептически отнесся к этой «промышленной вакханалии», полагая, что она принесет лишь разочарование, экономический спад, а вовсе не «обновление России». Одним из проявлений общего подъема, в том числе и технического, была организация пароходного сообщения на главнейших реках России. Однако лишь значительно позднее были вытеснены такие отсталые и тяжелые формы судоходства, о которых говорится в повести, как сплав на барках, бурлачество.

…подобно мужикам, двигавшимся на Сыр-Дарью из внутренних губерний России… — Крестьянские переселения в России, известные с давних времен, особенно усилились к концу 50-х годов, в связи с развитием капитализма и классовым расслоением деревни. Крестьяне бежали от помещичьего гнета, надеясь найти «свободные» земли в Сибири, на Кавказе, в Средней Азии.

…свидетельствовали о том трем братьям Варягам достославные сподвижники старца Гостомысла. — Легенду о призвании варягов Салтыков сатирически переосмыслил в очерке «Гегемониев» (см. т. 3 наст. изд., стр. 7-14, 559, 561).

…опекунский совет угрюмо затворил свои гостеприимные двери. — Опекунский совет — сословное учреждение, управлявшее приютами, воспитательными домами, большинством женских учебных заведений. Имел в своем распоряжении суммы, часть которых предоставлялась в кредит (отменен 16 апреля 1859 г.).

…но вместе с тем народ бедный… опрометчивостью не необъяснимою. — Вместо этих слов в черновой рукописи главы II было:

Не имея возможности обходиться без личного труда для обеспечения своего существования, эти люди терпеливо сносят всякого рода лишения, но навсегда или, по крайней мере, на долгое время остаются верными правилу, в силу которого частную деятельность предпочитают всякой другой. Конечно, в этом убеждении есть огромная недомолвка (да не подумает, однако ж, читатель, что в наших словах скрывается затаенная мысль в оправдание так называемой «другой» деятельности; нет, мы просто желаем высказать только то, что бывают в жизни обществ такие моменты, когда «независимость» есть нечто недостижимое во всех вообще сферах деятельности, какие бы мы ни вообразили себе), но во всяком случае недомолвка не необъяснимая.