Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк

наносной шелухи и стыдливого приукрашивания собственных грешков? Начинаешь вдруг понимать, что врать самому себе – это совсем уже никуда не годится. Но разве мы привыкли к чему-то иному, кроме собственного вранья? Что мы умеем кроме него?

Какие причины подтолкнули его к этому открытию? Нет никаких внешних причин…

Опять начинает болеть голова. Видно, необходимо хотя бы разок в жизни как следует приложиться ею о что-то твёрдое, чтобы начать задумываться о подобных вещах.

На часах уже далеко за полночь, и шум за шторами стих. Из-за полуоткрытой двери в палату слышно, как кто-то переговаривался вполголоса, но всё равно всё живое постепенно погружалось в сон. Хорошо, что поблизости нет тяжёлых больных, которые стонами мешали бы спать. Даже Швили, тяжело вздыхавший весь вечер, и тот уже спал и тихонько похрапывал.

Будем спать и мы. Яшка не раз мечтал прежде о том, что вот бы когда-то хоть на короткое время забыть обо всех проблемах, выключить опостылевший будильник, завалиться на подушку и выспаться всласть. Так, чтобы ни одна живая душа не мешала… Сейчас, пожалуйста, всё в твоей власти – больничная тишина, удобная койка, тихо журчащий кондиционер над головой, медсестры и нянечки, которые порвут любого, кто осмелится нарушить твой покой… Они, кстати, Яшкины коллеги – своеобразные охранники, берегущие чужой сон, а это ещё та работка. Утром надо поблагодарить их. Кто-нибудь, кроме него, додумался это сделать?..

Ох, как нелегко крутиться на подушках, пытаясь поудобней устроить свои гипсовые колоды! Всё вроде бы хорошо и комфортно – и кровать замечательная, и кондиционер разгоняет приятную прохладу по палате, и тишина… Только не спится. И дышать отчего-то всё ещё тяжело, несмотря на кислородную трубку…

Позвать медсестру, что ли, чтобы принесла снотворного? Вколотый вечерний морфий-зараза не помог… Нет, не нужно её беспокоить, пускай тоже отдохнёт. Ей от таких беспокойных пациентов, как Яшка, за смену достаётся будь здоров…

До первых рассветных лучей он метался в своих измятых простынях, а под утро, когда больница начала потихоньку просыпаться, провалился в глубокий сон. Провалился отчаянно и безоглядно – будто прыгнул с высокой скалы в чёрный бездонный и стонущий от боли омут…

Впору и в самом деле задуматься, размышлял Яшка, о бесцельном прожигании своей драгоценной жизни, когда отсиживаешь время в охране или лежишь на больничной койке. Хотя это прожигание и не такое уж бесцельное – от того и от другого наверняка есть польза. Положительный результат – это когда день в охране прошёл без происшествий, а больничный день хоть на йоту уменьшил твои или чьи-то страдания. Значит, не всё так безнадёжно.

Но… очень не нравилось ему об этом раздумывать, а то, чего доброго, захочется стать совсем положительным и до тошноты правильным. Как сахарный петушок на палочке. Чутьё Яшке подсказывало, что подобному типу людей никогда нельзя доверять до конца. Что-то в их поведении противоестественное. Более честно – осознавать, что в каждом из нас живёт тайная чертовщинка, которую мы скрываем ото всех и даже от себя до поры до времени. Насколько хватает терпения, умения и хитрости. Воспитание, культура – это одно, это наша кожа и панцирь, а чертовщинка – она, как нерв, где-то глубоко в нас, и чем сильнее стараешься её скрыть, тем сильнее она рвётся наружу, дикая и необузданная. Лишь дав ей вырваться, мы становимся настоящими, такими, какими бываем, совершая свои самые экстремальные поступки, даже порой не подозревая о том, на что способны.

Яшкино стремление хохмить и ёрничать по поводу и без повода – это вовсе не поза и не желание показать кому-то свою эрудицию или заткнуть собеседника за пояс. Иногда это происходит помимо желания. Вероятно, в юношеском возрасте, когда необходимо было самоутверждаться, это имело какое-то значение, а сейчас? Сейчас он более или менее уже понимал, на что способен и выше чего не прыгнет, то есть необходимость в самоутверждении отпала. Что же тогда происходит с ним сегодня, и почему он никак не может успокоиться?

Когда ему становилось совсем плохо, он терзал себя вопросом: кто я, чёрт возьми, на самом деле? Маленький, слабый и застенчивый человечек, прячущийся внутри каждого из нас, смущённо просил тогда: оставь, не отнимай у себя последнюю защиту от окружающего, не лишай возможности смеяться и тем поддерживать себя на плаву, ведь нет у тебя сил на что-то иное… Яшка и не собирался ничего в жизни менять: кожа и панцирь – этот привычный и не очень весёлый юмор, – нисколько больше не защищали его, ведь он уже понимал, что единственная его настоящая защита – та самая крохотная горькая чертовщинка, не дающая с головой погрузиться в пучину серости и безысходности, возврата из которой уже не будет…

Жена сразу заметила, что Яшка чуть ли не в одночасье стал каким-то другим – молчаливым и строгим. Таким, каким она его ещё не знала. Ира оказалась достаточно мудрым человеком и поняла, что причина этой перемены вовсе не в болезни и даже не в потрясении от разговора с бедуином Муссой, о котором он упрямо старался не рассказывать ей, а она всё равно каким-то женским чутьём догадалась, что произошло что-то неприятное.

Хоть врачи не советовали, но принесла в больницу ноутбук.

«Может, хоть это отвлечёт его от мрачных мыслей?» – рассуждала она, Яшка так ничего тогда не сказал ей, но по его благодарному взгляду чувствовалось, что Ира попала в точку. Может быть, он даже сам пока не осознавал, насколько это ему было нужно. Именно сейчас, не дожидаясь выхода из больницы, он примется писать книгу, о которой давно мечтал и копил сюжеты для неё в своих блокнотах и в памяти.

И вот уже каждую свободную минуту он сидел с ноутбуком. Когда не было сил сидеть, то ложился на кровать и клал его перед собой.

Новая глава началась в его жизни. А предыдущая – она-то хоть закончилась?

15. Блокноты

Глава-то новая началась, но самого себя не переломаешь, верно? Яшка и не собирался ломать. Долго печалиться и сетовать на судьбу он не мог. Не тот у него был характер. Какие бы тучи над ним ни сгущались, рано или поздно, на его горизонте всегда выглядывало солнышко, а с ним жилось намного легче и веселее, и всё, за что ни берёшься, в руках спорилось. Это он уже прекрасно знал.

После больницы работать в охране он больше не мог Просто курс, который раз в году обязан проходить каждый охранник,