Кто прав? - Фёдор Фёдорович Тютчев

Дело вышло так: наш разъезд, в котором был за старшего вольноопределяющийся Катенин, произведенный недавно, по получении второго Георгиевского креста, в унтер-офицеры, посланный на связь от нашей дивизии к ополченской бригаде, прибыл туда как раз в то время, когда ополченцы, отбитые австрийцами, отошли, после своей атаки, назад на свои позиции. Царило то лихорадочное возбуждение, которое бывает всегда после боя. Солдаты наперебой повествовали, как «они» шли и уже совсем дошли до «его» окопов, только бы чуть-чуть еще маненько, да и «вдарить», но в это время к «нему» подошло подкрепление, и «ен» как зачал чесать из пулеметов, что страсть и т. д., и т. д., все, что рассказывается в подобных случаях. Катенин, привыкший к подобным рассказам, слушал вполуха, пока одна подробность не возбудила его внимание. Из солдатской болтовни он вдруг узнал, что около австрийских проволочных заграждений остался ротный командир: «Не то убит, не то ранен, бог его знает!»

— Как же вы могли, срамники вы этакие, оставить своего офицера? — вспылил Катенин. Ополченцы сконфузились и стали оправдываться.

— Мы и сами не поймем, как это вышло... Набёгло «его» сразу дюже много, ну, мы, стало быть, значит, правду надо говорить, малость спужались... Не в привычку еще нам. В бою-то мы, почитай, второй раз всего... Мы, стало быть, поднять-то и не поспели, ен так там и остался...

— Ну, это, братцы, вам позор большой, — так этого оставить нельзя, вы должны во что бы то ни стало пойти выручить своего офицера... Кто из вас посмелее да присягу помнит лучше, выходи вперед, я сам с вами пойду... Ну живо, шевелись!.. Один раз умирать-то, не трусь!

Его горячая речь так подействовала на ополченцев, что из рядов вышло сразу человек двадцать.

— Ну ладно, веди, мы готовы, ишь ты шустрый какой! — добродушно посмеивались «дяди».

Катенин, взяв двух драгун из своего разъезда, рассыпал ополченцев в цепь и смело двинулся по указанному направлению. Вскоре австрийцы заметили их и начали стрелять. Приказав ополченцам залечь и вести перестрелку, сам Катенин с двумя драгунами и одним ополченцем, хорошо знавшим место, где упал ротный, пополз дальше. Местность была изрыта канавами и сильно заросшая кустарником. Это обстоятельство облегчало задачу смельчакам. К счастью, офицер был только ранен и за это время успел сам, не за-

меченный австрийцами, отползти от проволочных заграждений и спрятаться в ближайших кустах. Там Катенин и нашел его потерявшим сознание. Быстро сделав ему перевязку, он поднял его и с помощью остальных троих торопливо понес к своим. Австрийцы, заметя удаляющуюся группу, открыли по ней частый огонь. Тогда ополченцы, поднявшись, крикнули «ура»: делая вид, будто собираются броситься в штыки... Австрийцы опять сосредоточили по ним огонь, а тем временем несшие офицера успели добежать со своей ношей до леса, после чего быстро отошли назад и остальные ополченцы, не потеряв ни одного человека.

За этот выдающийся подвиг начальник ополченской дивизии приехал представить Катенина к Георгиевскому кресту первой степени, так как 4-я и 3-я у него уже есть... Это высшая награда, какую можно получить, будучи нижним чином.

Выдача наград произошла третьего дня утром. На этот раз было всего только три награждаемых. Катенин — Георгиевским крестом 1-й степени и двое бывших с ним драгун: один — 3-й, другой — 4-й степени. На раздачу крестов приехал сам командир полка. У нас его очень любят, в нем очень много сердечности и доброжелательства, и, когда он говорит, каждому невольно приходит мысль: «какой это благородный, добрый, душевный человек!» Когда он присутствует на раздаче крестов, он обставляет это большой торжественностью. Награждаемые вызываются на несколько шагов из фронта и становятся лицом к развернутому фронту эскадрона. Подается команда «на караул», и командир полка, при наступившей мертвой тишине, обращается к «героям» с речью и собственноручно прикалывает к их мундирам ленточки крестов, причем каждого из них крепко целует. Наш командир умеет хорошо говорить, с душою, на этот раз его речь была особенно от сердца. Подойдя к Катенину, он выразил ему благодарность сначала от лица службы, а затем от себя, как командир полка, за то, что он с таким достоинством поддержал заслуженную славу полка, явил пример доблести в глазах солдат чужой части, совершил не только воинский, но и христианский подвиг. Катенин, во все время обращенной к нему речи полковника, стоял бледный от волнения, широко открыв глаза, когда же, нацепив ему крест на грудь гимнастерки, полковник с ласковой улыбкой склонился к нему, чтобы поцеловать, как это он всегда делает, поздравляя вновь награждаемых кавалеров, Катенин не выдержал и, забыв правила дисциплины, вдруг крепко обхватил шею полковника, прижался лицом к его груди и зарыдал. Казалось, любящий сын или скорее дочь, прижалась к отцу и выплакивает у него на груди душевное потрясение... Командир полка, в свою очередь, ласково обнял юношу и вполголоса стал его уговаривать успокоиться, но от звука ласкового голоса командира Катенин разрыдался еще сильнее. Вскоре его плач перешел в истерический припадок, и его принуждены были отнести в приемный покой... Вот тут-то все и открылось... Прежде всего выяснилась причина, почему Саша Катенин не выдержал и так неожиданно разрыдался... Оказывается, наш командир полка лицом, фигурой, а больше всего голосом похож на покойного отца Катенина, и, когда он наклонился к нему, чтобы поцеловать, взволнованному всеми предыдущими переживаниями юноше показалось, что это его отец склонился к нему со словами похвалы и одобрения... А он так любил своего отца, так чтит его память... Ах, если бы он был жив и мог видеть и слышать все, что произошло сегодня, все, что было сказано... И неудержимые слезы градом текли по лицу юноши. Затем последовало и другое открытие, когда врач, расстегнув ворот рубахи, захотел послушать сердце возволнованного юноши... Катенин неожиданно покраснел и стремительно вырвался из рук доктора...

— Ах, нет, нет, не надо, не трогайте, — крикнул он так горячо, с таким испугом, что командир и доктор удивились... Впрочем, доктор не очень удивился, его опытный глаз врача давно подсказал ему правду, и Саше пришлось признаться... Его рассказ, если бы не правдивый тон, с которым он был передан, мог показаться слишком фантастическим, но, кажется, еще Достоевский сказал, что жизнь иногда рисует такие сложные узоры, каких не выдумать никакому романисту.

Настоящее его имя не Саша, а Лиза Катенина. Саша — это ее брат. Их двое. Отец их, генерал в отставке, умер за полгода до войны. Александр, все свое детство болевший, слабый,