Мадонна и свиньи - Анатолий Павлович Субботин

Карусельщик, проверив билеты, стал рассаживать нас. Мне повезло. Я попал за один столик с красивой девушкой. За столом, рассчитанным на четверых, мы оказались двое. Мысленно я поблагодарил карусельщика, хотя поначалу он внушил мне своим внешним видом неприязнь. Конечно, вряд ли он посадил меня с девушкой сознательно, так получилось само собою, но всё же я испытал к нему некоторую симпатию.

Тем временем Колесо тронулось, и наша корзина, люлька (не знаю, как это называется), в общем, наш стол с нависшим над ним тентом медленно пополз вверх. Мы сидели друг напротив друга и смотрели друг на друга не отрываясь. Посудите сами, как мне было не полюбить эту девушку, если её волосы до плеч цвета червонного золота, если очертания её носа и губ отмечены благородством! Правда, я знал, что внешность в наши дни чаще всего обманчива, и стоит какой-нибудь «принцессе» открыть рот, как сразу понимаешь, что её мать или бабушка переспала с лакеем. Вот ещё почему я боялся заговорить с девушкой, а не только оттого, что был очарован и смущён. Впрочем, наши выразительные взгляды не нуждались в словесных комментариях. Однако без слов к делу не перейдёшь, и главное, мне необходимо было знать её имя, чтобы конкретно (а не общим словом «любовь») назвать то обновлённое мироощущение, которое у меня появилось в связи с её присутствием.

Словно читая мои мысли, она сказала:

– Меня зовут Даша.

– Очень приятно. А меня – Толя, – сказал я. – Вы впервые, Даша, катаетесь на Колесе?

– Да.

– Я тоже. Но у меня такое ощущение, что это уже было.

Она улыбнулась:

– Не хотите ли вы сказать, что и меня прежде видели?

– Нет, не видел, но я вас искал.

Ветерок шевелил её волосы. Поскольку мы поднялись выше деревьев, мы заговорили об искусстве. Наконец, я произнёс:

– На земле существуют предисловия, предбанники и прочая суета. Но мы уже достаточно оторвались от земли. Поэтому я резко перейду к главному. – Голос мой дрогнул. – Даша, будьте моей женой!

– Но ведь мы почти незнакомы, – сказала она, перестав улыбаться. – И вы даже не спросили, замужем ли я.

– Простите, поторопился. Никогда не знаешь, в какой момент сделать предложение. Несколько раз я опоздал.

Я сидел, понурив в смущении голову. Видя моё состояние, Даша протянула мне руку, которую я поспешил поцеловать.

– Успокойтесь, я не замужем, и вы мне нравитесь. – Она пересела ко мне на колени.

Не успели мы насладиться близостью, как проголодались. Я потянул за металлический обруч, окружающий наш столик, – сантиметров 20 от края. Мы поехали вокруг стола, но на нём ничего не появилось. Я недоумевал. У соседа выше, который так же вращал обруч, снедь всё прибывала и готова была уже посыпаться за край. «Осторожно! – крикнул я ему. – Вы убьёте кого-нибудь своими бутылками и тарелками!» Столы не пустовали и у других соседей. Тогда я взялся за обруч двумя руками. Я менял скорость и направление вращения. Но всё было безрезультатно.

– Карусельщик! – крикнул я вниз. – Вы посадили нас за неисправный столик! Мы крутимся, а он всё пустой!

Но не поднял головы карусельщик. То ли не услышал, то ли сделал вид.

Мне было крайне неловко перед своей возлюбленной, словно это я виноват, что нам нечего есть. А когда я взглянул на неё (она уже снова сидела напротив), я ужаснулся. В её глазах и поджатых губах залегала горючая смесь ненависти и презрения. Такая горючая, что я усомнился: не я ли, в самом деле, придумал эту карусель и теперь за всё в ответе? Даша добила меня словами. Она сказала раздражённо:

– Тебе не кажется, что дело не в столике, а в тебе?!

И стала смотреть на упитанного, холёного соседа выше. Впрочем, он не был уже выше, он ехал вниз. Он давно шарил взглядом по Дашиному телу. И теперь, когда и она обратила на него внимание, радостно скалил зубы. Его не могли отвлечь от Даши ни дочь, ни жена, которые находились с ним рядом и что-то ему говорили.

Клин вышибается клином, боль перебивается болью. Я встал с твёрдым намерением выброситься из люльки. Мы как раз находились в зените. На прощанье я огляделся. Я думал увидеть множество светло-серых каменных коробок, лежащих на боку или поставленных на попа, сверкающих окнами, увидеть заводские трубы, телевышку, купола церквей и колонны дворцов. Но ничего этого не было. В ПРЯМОМ смысле, а не в том, что город скрадывал туман. Повторяю, вечер стоял ясный. Солнце, наливаясь закатной краснотой, клонилось к горизонту. За деревьями и чёрной чугунной решёткой парка лежала пустота. Даже земли там не было. Казалось, что парк взлетел и висит в воздухе.

Потрясение от увиденного спасло мне жизнь, по крайней мере отодвинуло развязку на неопределённый срок. Я сел и уже почти не обращал внимания на молчаливый флирт соседа и Даши. Я смотрел на него снисходительно, как смотрит пастух на случку овцы и барана: эх, вы, мол, животные! Я понял, что в мире есть вещи поважнее любви. Например, стремление узнать, где живёшь.

Пока мы медленно спускались, Даша так больше и не заговорила со мной, но я не страдал от этого. Выйдя из люльки, я подал ей руку; она презрительно поджала губы и предпочла обойтись без моей помощи. «Прости и прощай!» – сказал я и, не дожидаясь ответа, которого, впрочем, и не последовало, поспешил вон из парка. Мне не терпелось убедиться, что улицы и дома (в том числе и мой дом) целы. Ведь не пришёл же я в парк из пустоты!

Однако, пройдя метров 20, я почувствовал крайнюю слабость и вынужден был сесть на скамью. Голова моя слегка кружилась. Я закрыл глаза. Так было немного лучше. До слуха моего доносились звуки шагов, обрывки разговоров, хохот, девичий визг, гудение аттракционов, детские крики и шуршание велосипедных шин. Весь этот шум поначалу раздражал меня, но постепенно притупился. Кажется, я задремал, потому что, когда открыл глаза, уже стемнело. Аллея, освещённая редкими фонарями, была пуста. Я поднялся и направился к выходу. У меня отсутствовали часы, и я не знал, сколько времени. Судя по безлюдью и тишине (лишь несколько раз поодаль гавкнула собака и шелестели листья), было довольно поздно. Я испугался, что парк уже закрыли и мне придётся искать сторожей. Перспектива перелезания через трёхметровые чугунные копья мне не улыбалась.

По моему предположению, ворота от скамейки, где я отдыхал, находились метрах