Интим не предлагать, или Новая жизнь бабушки Клавы - Лина Богданова

«Мамуля, мы переехали! Прости, что не поставили вас в известность сразу — хотели сделать сюрприз. Квартиру получили в сентябре. По выходным (ты думала, что мы гостим у друзей, и даже чуточку на нас сердилась) делали ремонт. Вчера завезли мебель. Ждем на новоселье двадцать девятого. С вас — микроволновка. Любим и очень бережем (оттого и не привлекали к лишним хлопотам), ваши Светик и Артемон».

Шубка проехала мимо крючка и неловко упала в образовавшуюся под сапогами лужицу. Сердце ухнуло в пятки, потом подпрыгнуло, пребольно ударившись о черепную коробку (а у вас такое бывает?), и громко застучало в ушах: «А следующий кто? Сын? Муж? Мама?»

Дрожащие пальцы никак не желали развернуть чуть смятый листок в клеточку. Мозг судорожно переваривал предыдущее послание. Итак, дочь с зятем более чем неожиданно отбыли в собственные апартаменты. Естественно, забрали мою любимицу таксу Земфиру. И кто же ее там выгуливать по три раза на дню будет? А меня?

Я всхлипнула, оторвала от листка уголок и заглянула в записку. Почерк мужа. Слава Богу! Сын остается дома. Еще одной эвакуации я бы точно не выдержала. Хотя какая квартира у вчерашнего студента? Бедолага второй сезон на машину собирает.

А что же вынудило благоверного на автограф? Командировка? Авария на даче у Костика (последнее время они определенно туда зачастили)? Болезнь свекрови? Корпоратив?

— Одно другого стоит… — пробормотала я, пристраивая шубу на место и надевая тапочки. — Ладно, погоди чуток, дорогой. С тобой мы разберемся чуть позже.

Я прошлепала в кухню. Поставила на плиту джезву, выложила из пакета эклеры. Хотела было наполнить Земкину плошку свежей водой, но вспомнила Светкино послание. Всхлипнула для порядка. Отправилась в ванну.

Выполнив привычные процедуры по превращению из бизнесвумен в домашнюю хозяйку, я уселась в любимое кресло с чашкой чаю. Придвинула блюдце с пирожными. Теперь можно и с супругом разобраться. Что тут у нас?

«Дорогая, давно должен был тебе сказать, но как-то не случилось. Прости. Похоже, я от тебя ухожу. Ничего личного. Вернее, наоборот. Я встретил женщину. Кажется, мы любим друг друга. О разводе поговорим позже. Пока не будем ломать дров. Прости. Твой Ромка».

И в этом он весь, мой дорогой муженек: ни единого однозначного вывода. Сплошные «вернее», «похоже», «кажется». Сплошные полумеры. Даже уйти нормально не может. Уйти? То есть как это уйти? Насовсем?

Остатки пирожного плюхнулись в чашку, обдав меня горячими брызгами. Я вздрогнула и машинально потянулась за салфеткой.

— Не может быть. Только не Ромка! Он не может, просто физически не способен уговорить постороннюю бабу на адюльтер. Хоть режь — не поверю!

Прошлепала в прихожую, выудила из сумочки мобильный. Ткнула пальцем в счастливую Ромкину физиономию. Кстати, невероятно идиотская получилась рожа, неудивительно: снимала я супруга как раз на прошлый Новый год. Тогда мы оба добрались до убойной смеси мартини с шампусиком. Перебрали, что называется. С нашим-то опытом.

В такие моменты из скромной тихой серой мыши вдруг вылупливается яркая и сексапильная бабочка. Плюс энергичная пчелка-хлопотунья. За несколько минут сама собой куча грязного белья загружается в стиралку, смахивается из труднодоступных мест пыль, безо всяких скандалов выносится мусор. Обласкивается и соблазняется озадаченный столь смелым напором муж. Обзваниваются и приглашаются в гости все близкие и дальние знакомые и друзья. На полную катушку включается ветеран магнитофонной промышленности, и соседи имеют удовольствие прокатиться «По волне моей памяти» или подпеть душещипательному «Старому клену». А то и заскочить на огонек. Пирогов и хорошего настроения всем хватит.

Правда, потом вместе с отрезвлением приходит расплата. Головная боль, раздражение, слежавшееся в стиральной машине белье и гора немытой после ухода гостей посуды. Плюс отвратительное на фоне недавнего веселья одиночество — Ромка, зная особенности моего «постпереборного» синдрома, с утречка отбывает на безопасное расстояние и время от времени названивает, зондируя почву.

Последствия перебора имеют и положительные стороны: весь нерастраченный негатив уходит на борьбу с квартирным беспорядком. Выколачиваются ковры, вытряхиваются покрывала, моются окна и двери. И вот уже я, абсолютно обессиленная и почти успокоенная, укладываюсь вздремнуть после сытного (злость и раздражение вынуждают меня на крайние меры) обеда.

А там и родные подтягиваются. Обеспокоенно (пришла она в норму, или придется немного подождать?) заглядывают в спальню. Наконец решаются на контакт. И все идет своим чередом до следующего перебора. Благо, что спиртное я употребляю по великим праздникам или наоборот. Не любитель, что называется.

Интересно, к чему это я вдруг вспомнила? Ах да, фотография. Ромка. Муж. Или не муж уже?

— Господи! Ну как я могла забыть?!

Нажимаю на фото. Гудки. Жду. Между делом любуюсь собой в зеркале. Та еще красотка. Волосы всклокочены (ох уж эти шапки!). Под левым глазом черный подтек — стрелка не выдержала напряжения. Губы в сеточку. Зуб опять же… Если бы только зуб! Под вторым явно намечается третий подбородок. Животик все уютнее укладывается на ремень джинсов. И захотел бы сделать ответный ход — никто не позарится.

— Эля?

— Рома?

— Прости. Я ушел. Наверное, так будет лучше всем. Кажется, оставил записку на столике. Там все написано. Прости.

Сил на ответ не осталось. Так бы взяла и собственными руками удушила! Казанова нечастный! За что? Думаете, за измену? Очень надо — за фирменные Ромкины «наверное» и «кажется». «Уходя — уходи» — актуальная во все времена народная мудрость. Заслужила супружница, что и говорить. Вон как опустилась: старая, страшная, толстая коровища. Так ей и надо!

Заехала стянутым с увядшей (полный комплект!) шеи шарфом в зеркало. Пнула ногой ни в чем не повинный сапог. И ушла в ванную.

Под сильными струями душа дала волю слезам. Ревела в голос, оплакивая такой привычный и устоявшийся быт. Свою любовь, свою нежность, свои надежды. Заодно с не раз уже оплаканными молодостью и привлекательностью.

Отревелась. Закуталась в махровый халат. Бухнулась на кровать. С головой укрылась пледом. Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не чувствовать. И никого — особенно!

Какое там! Чувства пузырились и лопались с оглушительным треском на саднящей от боли поверхности души. Корчились от мук, царапали сердце острыми железными когтями. Копошились в мозгу отвратительными слизнями. Терзали.

Издевались. Рвали меня на части. Так мне и надо!

Опустилась донельзя. Забросила семью, дом. Отдалась на откуп предательнице работе. А та и предала. В самое неподходящее время. Под любимый Новый год. Теперь что? Три дня наедине с горем и болью. Ни Ромки, ни Светки, ни Земфирочки… Разве что сын.

Сын! Он же скоро с