Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

– К чему волноваться, княгиня! – молвил он на это, насколько мог успокоительно. – О «милостыне» не может быть тут речи, я нашел для вас в Москве кредит на столько и на такое время, какие только вам будут нужны…

Она его не слушала, ее уносил опять новый порыв:

– Ведь это грабительство, то, что они со мной делают, – восклицала она, вся пламенея от негодования, – они хотели бы действительно видеть меня нищею, похоронить меня живою в каком-нибудь подвале… Она, это «раскаталовское отродье», «кабацкая пава» – всю жизнь так называли ее все – она смеет гнушаться мной! Она меня еще не знает, я такого еще наделаю, если доведут они меня до отчаяния, что сама она с сынком попрячутся в углы от стыда за свое имя!.. Имя это – мое теперь, они не могут отнять его у меня, я княгиня Шастунова, я вольна, если мне вздумается, расславить его по всей Европе!..

Ашанин быстро наклонился с места, схватил ее обе руки:

– Княгиня… Ольга Елпидифоровна, ради Бога, перестаньте! – вскликнул он, мгновенно прижимая их к своим губам, и тут же с каким-то испугом выпустил их и откинулся в свое кресло. – К чему это отчаяние? Прежде всего надо надеяться, ее уговорят здесь – но если б она уперлась, все-таки вы имеете возможность, даже помимо суда, обратиться к высшей власти… Вы ведь, верно, сохранили отношения с графом Анисьевым?

Она высокомерно качнула головой:

– Если бы мне вздумалось только пальцем поманить его, – думаете ли вы, что я была бы теперь здесь, в этой трущобе!.. Но я не хотела… не хочу!..

Брови ее сжались.

– Вот видите ли, Владимир Петрович, я много делала в жизни глупостей, непростительных глупостей… вы сами знаете, – как бы невольно подчеркнула она, – делала, всегда увлекаясь, в явный вред себе почти всегда. Но так холодно, 10-sans entraînement, я никогда, никогда не была на это способна… Этот человек, он преследовал меня еще с Сицкого, с тех дней, помните? – и ничего из этого для него не вышло: je l’ai tenu le bec dans l’eau pendant des années; он все надеялся и – ни-че-го; он был мне всегда противен своими иезуитскими подходцами… И потом, когда он, уже вдовый, вернулся в Петербург и получил это свое теперешнее место, после смерти его, моего незабвенного Леонида Александровича (и глаза ее при этом воспоминании также внезапно затуманились), он начал опять и опять то же, sans succès-10 – и с тех пор он меня возненавидел. Он первый друг злейшего моего врага, княгини Андомской, дочери его, графа. Она тоже простить мне не может, что отец ее так любил меня… Они так устроили, – с новою горечью в голосе и румянцем гнева на щеках произнесла Ольга Елпидифоровна, – что, когда я вернулась теперь из-за границы в Петербург, половина знакомых мне домов была для меня закрыта!..

Выражение лица ее изменилось еще раз. Знакомая Ашанину победная улыбка заиграла на ее пышных губах.

– И все-таки, что бы они ни делали, – воскликнула она, – я знаю, что еще могу, чего крепко захочу… Искорки в глазах моих еще не потухли, Владимир Петрович, как вы находите?

– Господи, – чуть не заплакал он в ответ, – для чего это вы мне говорите, к чему смущаете?

– Вы боитесь, – совершенно уже весело рассмеялась она, – мне это, самой собой, чрезвычайно лестно… А я, – как бы нехотя вырвалось у нее чрез миг, – написала вчера письмо к прелестной belle-maman11, после которого она очень призадумается, надо полагать…

– О чем оно? – спросил машинально Ашанин.

– Об одном обстоятельстве, – пролепетала она каким-то странным, не то стыдливым, не то смущенным тоном, – о котором мне не… приходилось говорить до сих пор… Вы об этом как-нибудь узнаете… a теперь довольно о скучных материях, – оборвала она разом.

Она опять откинулась затылком в свою подушку и взглянула ему в лицо:

– Давно ли ж это стали вы меня бояться, Владимир Петрович? – спросила она вдруг à brûle pourpoint12, как говорят французы, – прожигая его насквозь насмешливо-вызывающим взглядом.

Полымем весь запылал московский Дон Жуан от этих слов, от этих взглядов… и тут же, к немалому собственному своему удивлению, нашел в себе силу оказать воздержность, которой мог бы позавидовать сам Сципион африканский13, стяжавший себе в древности такую славу по этой части.

– С тех пор, княгиня, как это мне предписывает боязнь подать врагам здесь повод к злословию, – отпустил он веско и медленно, поникая челом с самым значительным видом и в то же время говоря себе мысленно, – Господи, послушался я этого Троекурова; a ведь никто, в сущности, никто, начиная, разумеется, с нее первой, не скажет мне спасибо за это мое дон-кихотство!

Она открыла большие глаза; ноздри ее, веки дрогнули, готовые, казалось, разразиться вот сейчас гомерическим смехом… но при свойственной ей необычайной изменчивости впечатлений разрешилось это самым неожиданным образом тем, что слезы еще раз выступили под ее длинными ресницами:

– Вы настоящий друг, Владимир Петрович, – проговорила она, протягивая ему руку, и вздохнула, – вы правы: враги, сплетни, злословие… Попробуй здесь только немножко пококетничать, тебя съедят!.. Да и время наше прошло, – примолвила она через миг уже не с улыбкой, – не правда ли, состарились мы оба?..

– К чему же на бедное время клеветать, – комически вздохнул и он в ответ, – время еще ничего, терпит. A уже такая, видно, доля моя несчастная с вами…

Она глянула на него исподлобья:

– Не раскаивайтесь, немало мы с вами посумасшествовали в молодости!

– Так мало, – воскликнул он, – что злость меня берет, как только подумаю об этом!

Она вдруг задумалась, словно опечалилась:

– Знаете, что я вам скажу – со мной с некоторых пор происходит что-то странное, чего никогда не было прежде. Мне представляется, что жизнь уже вся, до дна отжита мной, что вот, как на театре, еще несколько слов последней сцены, и занавес опустится, огни погаснут…

Ашанин тревожно поднял на нее глаза.

Она заметила это и тотчас же переменила разговор:

– Ах, кстати, я и забыла вас спросить, – молвила она, – слышали вы, чем вздумала belle-maman напугать своего сынка за то, что он осмелился жениться на мне?

– Тем, что сама вздумала выходить за Зяблина? – засмеялся и он.

Она взяла со стола хрустальный флакон с одеколоном, открыла его, нюхнула и, взглянув на своего собеседника, иронически протянула:

– Вы этому верите?

– Он по крайней мере сам несколько дней тому назад объявил об этом в Москве, в английском клубе…